Борис Крейдерман. «Оборона Воронежа». Отрывок.

Бой за село Подгорное

Утром в небе показались две темные полоски. Они неслышно приближались, и скоро мы увидели, что это немецкие самолеты-разведчики, так называемые «рамы». Они с мягким гулом пролетели стороной, но вскоре опять появились. Пилоты нагло снижались над нами. Сделав два круга, улетели. Появление воздушной разведки противника насторожило командование дивизии. Опасались, что будет раскрыто прибытие свежих сил, надежно замаскированных в оврагах и ожидавших назначенного часа, чтоб пойти в наступление. Надо было во что бы то ни стало овладеть высотами, изгнав оттуда немцев, и создать прочный оборонительный рубеж.

Начинало светать, когда нас переместили в центральную линию траншей, откуда вчера шли в атаку группы красноармейцев. Настало наше время! Мы приготовились. Откинув скатки, противогазы, вещевые мешки, напряженно ждали. Я смотрел на ровное, как стол, пространство, изуродованное множеством воронок. Вдали, на взгорье, темнели деревья, виднелась церковь.

— Сейчас артиллерия наша ударит, и мы пойдем, — сказал Петя Латкин.

— Хорошо бы, — произнес Федоров.

Латкин придвинулся ко мне.

— Давай держаться вместе, Боря, — сказал он. — Если меня ранят, помоги мне, а я, в случае чего, помогу тебе.

Я пожал его локоть в знак согласия и посмотрел на него: тщедушный парень, прославившийся своей щедростью.

— И за что только девки тебя любят, Петя? — шутливо спрашиваю. — Нос у тебя маленький, лицо бледное, ростом — не удался.

— За то и любят, — не смутился он. — За малый нос, за малый рост, за то, что прост и разговорчив.

Было светло, но солнце еще не появилось. Майор Орлов пришел в накинутой на плечи длинной шинели. Голосом сиплым, но громким произнес:

— Товарищи бойцы, красноармейцы! Мы с вами находимся в десяти километрах от Воронежа. Перед нами — село Подгорное. Видите? Сады и церковь белая? Там — немцы. Их надо выбить оттуда! Уничтожить! Вы должны занять левую окраину села. Такова задача. Сказав это, майор повернулся и ушел прочь. Несколько мгновений витала тишина. Сержант скомандовал:

— Ну, все — пошли! Айда!

Мы, пригнувшись, двинулись цепью. Мы знали, немцы видят нас и подпускают ближе. Чему быть, того — не миновать. Они поджидали нас, как поджидали тех, вчера… Мы ускорили шаг, вихрем понеслись вперед, низко пригибаясь, и вдруг раздался нервный, бешеный крик Малькова:

— Да что вы гнетесь, трусы паршивые!

Зачем, зачем оскорбил ты нас, родной командир? Как молния, пронзило чувство обиды. Все равно гибель ждет нас всех, умрем же, как герои! И в полный рост рванули на врага: «Ура-а!»

Обученные, крепкие, сильные бойцы — краса и гордость стрелкового полка. И тут же с высоты села Подгорного застрочили тысячи свинцовых пуль.

Мы еще не успели пальнуть из винтовок, не видели, в кого стрелять. Стреляли в нас. Мы упали — все, кто убит, кто ранен, кто живой. Огненный шквал прижал нас к земле.

Когда, наконец, кончилось человекоубийство и некоторые из нас зашевелились, услышал я пронзительный голос:

— Сержант убит!

Быстро ползу меж телами, тормошу, называю каждого по имени. Латкин неподвижно лежал, обагренный кровью. Погиб, погиб мой товарищ. Я двинулся по-пластунски влево. Большая воронка была передо мной, наверно от пятисоткилограммовой авиабомбы. Обогнув ее, прополз дальше и увидел грунтовую дорогу, о которой мы прежде не знали. На ней, во всю проезжую ширину, тоже была воронка с гребнем выброшенной взрывом земли. Эта дорога выныривала из низины, по обеим сторонам ее тянулись неглубокие кюветы. В отдалении танк подбитый стоял. Какая удача, что я увидел все это. Видно, здесь упорный бой произошел, в котором наши потерпели неудачу, а немцы одолели и засели на высотах.

Я поспешил к своим и, подползая, услышал, как Чижевский голосил: — Всех перебьют, надо возвращаться! — Вертаться нельзя! — кричал Рыбаконь. — Нас свои перебьют как предателей!

Мы этого Рыбаконя, промеж себя «Рыбкой» всегда называли. Он был знатоком различной техники, до войны в МТС работал трактористом. В полковой школе всех превосходил ростом.

— Что же нас погнали без огневой поддержки? — не унимался Чижевский. Я уже был возле них. Вижу, разброд начинается, — пропадем. — Где ты лазил там, Борис? — спросил Федоров. — Мировой вопрос решаем, а тебя нет, запевала ты наш… — Я разведал местность, — отвечаю. — Нечего рассусоливать, надо выполнить приказ майора. — Выполнить? Но как? — спросил Рыбаконь. — Я знаю как! — Если знаешь, бери на себя, командуй! — крикнул Чижевский. — А как думают остальные? — спросил я. — Одобряю, — сказал Федоров. — Давай — чего там! — крикнул Рыбаконь и переполз ближе ко мне. Атака — Вот что, — пояснил я, — левее, оказывается, есть дорога — прямехонько на Подгорное. По обеим сторонам — кюветы. По ним можно скрытно продвинуться к селу. Давайте не терять времени. По одному, рассредоточенно, по-пластунски — переползем к дороге. Чижевский, посчитайте, сколько нас осталось. Федоров и Рыбаконь, остаетесь перевязать раненых, перетащить в воронку. У кого санитарная сумка? — Здесь она. — Действуйте!

Немцы продолжали обстрел короткими автоматными очередями. Бойцы передвигались поочередно, скрытно. Их защитного цвета гимнастерки сливались с бурой поверхностью изрытого поля. Неторопливо, аккуратно каждый пробирался к дороге. Перемещение длилось дольше часа. Я прополз к воронке, куда поместили раненых. Всем оказали помощь. Оставили флягу с водой.

— Крепитесь, ребята. После боя вернемся за вами. Помогайте друг другу.

Мы втроем с Рыбаконем и Федоровым подобрались к убитым. Двадцать семь человек их оказалось. Сержант лежал, подогнув ногу и руку протянув перед собой, будто ползти собрался. Не могли мы их похоронить в такой обстановке. Затаили горькую обиду за нелепую гибель товарищей. Чижевский доложил, — шестьдесят бойцов осталось в строю. Немцы продолжали наугад стрелять в прежнем направлении, а мы расположились в трехстах метрах всего от их переднего края, но не видели, где они окопались. Фрицы умело прятались, — можно позавидовать. Оценив обстановку, я решил доложить о ней начальнику полковой школы. Федоров, как положено, держался вблизи меня. Я сказал, сожалея в душе, что ему предстоит пробираться по опасным местам:

— Володя, надо майору доложить обо всем, что случилось, обрисовать нашу позицию и передать, чтоб раненых забрали или хотя бы санитара прислали. Пойдешь? — Раз надо, так надо, — ответил Федоров. — Ползи осторожно. Издали тебя и свои за врага могут принять. — Постараюсь. Мне не впервой, — Федоров глянул на ребят, на меня, на Чижевского и пополз, удаляясь от нас. — Где же они, эти фрицы, притаились? — начал я вслух рассуждать.— Должно же там быть какое-то движение? Чижевский! — Я! — Передайте по цепочке: всем вести наблюдение за противником, засекать малейшее движение. Искать! Искать, где они прячутся.

И вот смотрим во все глаза. Вскоре было установлено: в окопах они, едва высовывают головы и на деревьях, одетые в зеленую листву. Жаль, нет у нас бинокля, нет снайпера, но у нас — шестьдесят стволов. Какая сила!

— Внимание, Чижевский! Передайте по цепочке — всем приготовиться, вести прицельный огонь по команде. Всем вместе, одновременно, залпом! Проходят минуты, слышу, как лязгают затворы винтовок. — О-огонь!

Жахнули шесть залпов подряд. Вздрогнул воздух, закачались деревья, запрыгали фрицы вниз.

— Еще, всем вместе, прицельно — огонь!

Попали немцы под наши пули. Наконец мы до них добрались. С великой радостью подаю команду:

— Внимание! Продолжаем — шестьдесят стволов — огонь! Огонь! Только одновременно! Всем вместе, прицельно, залпом по врагу — огонь!

Когда противник очухался, в нашу сторону полетели мины. Они пролетают мимо, но вскоре начнут попадать.

— Чижевский, быстро передайте по цепочке: всем немедленно проползти вперед по кюветам на сто метров в сторону противника. И не стрелять. Лежать тихо. Грачев, ко мне!

Подползает Грачев.

— Видишь, танк по ту сторону дороги? Обследуй его: нельзя ли использовать? Скорей! — Есть! — ответил боец и мгновенно уполз.

Через пять минут на прежних позициях никого не осталось. Все переместились и притихли. Мины с воем взрывались в тех местах, где еще недавно лежали мы.

С тревогой и надеждой ждал я Грачева, но его все нет и нет. Рядом со мной лежал Чижевский. — Давай я проберусь и узнаю, в чем дело. Помогу Грачеву. — Подождем еще немного. — А что ты решил, если фрицы нас обнаружат? — Пойдем в атаку. Помнишь кино «Мы из Кронштадта»? — Кино я не видел. К нам передвижка приезжала два раза в год. А что? — Там есть эпизод, как шли в атаку матросы…

Чижевский, подумав, сказал:

— Кино — это одно, а в жизни совсем по-другому бывает.

Появился Грачев и сразу выпалил:

— Порядок! Я ручной пулемет приволок крупного калибра и целый диск. — Где же он? — В воронке на дороге. Сюда тащить побоялся. — Пойдем посмотрим. Давай, Чижевский, с нами.

Подползаем, смотрим — внизу в воронке пулемет стоит, снятый Грачевым с танка, тяжелый вороненый красавец. Высоко над воронкой, в которую мы скатились, возвышался целый вал земли. Мы залезли наверх, осторожно высунулись и стали наблюдать. Солнце было уже высоко и припекало. Видим, на правом фланге идет в атаку наша пехота — царица полей. Взрываются снаряды. Люди падают. Комья земли, град осколков взлетают над ними.

Вдруг из леса выкатились два автомобиля. По очертаниям — «Катюши». Мы, как дети, вскрикнули от восторга. Мгновенно над ними блеснули молнии. Прокатились прерывистые раскаты залпа реактивных установок. Село Подгорное покрылось пламенем. Не успели мы глазом моргнуть— «Катюши» ушли. Поспешно установили свой пулемет, чуть ли не на самом гребне наваленного грунта.

— Ну, Грачев, Чижевский, за вами теперь слово. Подходящий момент атаковать противника. Минут через десять строчите по окопам немцев, они отсюда хорошо видны. И по деревьям ударьте! А мы пойдем в атаку. Только смотрите своих не побейте и постарайтесь нас догнать. Полетел я на четвереньках туда, где наши длинной цепочкой лежали. Передал из уст в уста команду: «Приготовиться к атаке!» Над нами уже летел убийственный пулеметный град. Удачно били пули крупного калибра. Видим, какая паника у немцев поднялась. В полный голос кричу:

— Внимание! Примкнуть штыки!

И через минуту:

— В атаку, на врага — впере-о-од!

О, как долго мы ждали этот миг! Мы поднялись рывком, неслись, пригнувшись, стреляя и крича. Ворвались в Подгорное. Всюду — трупы врагов. Бегут впереди уцелевшие немцы. Мы видим их спины с плоскими ранцами. Вот и Грачев и Чижевский догнали нас.

Мы шли стеной, поливая противника жгучим свинцом. Внезапно я почувствовал удар в плечо, и что-то липкое, теплое полилось на грудь.

— Я ранен, кажется…

Чижевский подхватил меня, отвел в сторону.

— Оставь! — попросил я. — Иди к ребятам. — Нет, — сказал он коротко, поспешно достал из кармана пакет, с треском разодрал обертку и туго перевязал мне плечо.

Поблизости горел чей-то дом. Взвивалось жаркое пламя, взлетали искры, и никто пожар не тушил. — Знаешь что, Чижевский, — сказал я, — бой затихает. Я тут полежу у стены, а ты пойди, организуй людей — раненых наших спасти, если майор ничем не помог. И погибших предайте земле. Иди.

— Ладно, уговорил. Жди меня здесь. — Давай.

Он пошел, оглядываясь, а я прислонился к белой стене избы и чувствовал, голова затуманилась, сильно спать захотелось.