Дети и Война

Виталий Жихарев

«Дети и война»

Эта книга представляет собой сборник воспоминаний воронежцев, чье детство выпало на роковые сороковые. Подранки сурового времени, они сегодня достигли почтенного возраста, заслуженно пользуются общественным признанием и уважением горожан. У каждого из авторов воспоминаний за плечами своя интересная и достойная жизнь, отданная труду во имя любимого Отечества, на благо родного Воронежа. Они люди, говоря словами нашего земляка, народного поэта Егора Исаева, “особого каленья” — война украла у них детство, заставила рано испытать нужду, а кого-то и осиротила. Им пришлось взрослеть с опережением календаря, принимать на себя несоответствующие возрасту обязанности, брать житейские уроки часто под свист пуль и грохот канонады.

Конечно, победу добывали в жестоком бою воины. Чем могли, помогали фронту труженики тыла. Но и детвора чувствовала всенародное напряжение, впитывала боль времени, терпела невзгоды лихолетья. Да, есть великая сила и у детской слезинки, если она наполняла солдатское сердце праведным гневом, поднимала в полный рост и вела бойца в атаку на ненавистного врага!

Вот уж сколько лет прошло, как отгремели в мае сорок пятого залпы победного салюта. Поросли травой окопы, истлело в земле смертоносное железо. Всё меньше остаётся живых носителей памяти о Великой Отечественной — непосредственных участников сражений. Эстафета этой памяти ныне закономерно переходит от фронтовиков к тому поколению, чьё детство опалила, искалечила война.

И тут надо особо отметить доброе начинание руководства и всего коллектива Концерна “Созвездие” — содействовать выпуску настоящего сборника воспоминаний. Конечно, такое скромное по объему издание — не роман с лихо закрученным сюжетом. Страницы книги написаны простыми и чистыми словами о том, что пережито их писавшими людьми давно, в самом начале жизни. Это как бы свидетельские показания на строгом Суде Истории над людожорской войной — самой страшной в истории человечества.

Такие свидетельства сегодня нужны и актуальны. В пору потрясений, вызванных в нашей стране сменой приоритетов в политике и экономике, социальном укладе, в сфере нравственности и морали, появилось немало переоценщиков истории, как заграничных, так и доморощенных. Одни пытаются возложить ответственность за развязывание войны и на СССР, другие хотели бы представить армию-победительницу как многочисленный штрафбат без полководца. Предатели выставляются борцами с коммунистической властью, подвиги матросовых и космодемьянских подвергаются поруганию и осмеянию. При этом замалчивается, например, тот факт, что почти все континентальные европейские страны воевали против Советского Союза на стороне гитлеровской Германии. Вспомним — целый интернационал под знаменами со свастикой топтал нашу родную воронежскую землю: на совести гитлеровских вояк и их союзников — кровь детей, погибших при бомбежке в городском Саду пионеров и расстрелянных в Песчаном логу!

До сих пор не подсчитано, сколько всего детей погибло в 1941-1945 годах. Да это, наверное, и невозможно подсчитать — счет может идти на многие и многие миллионы. Видимо, столько же, сколько пало советских солдат и офицеров на полях сражений. Это великая утрата. Неужто мы согласимся когда-нибудь с тем, что напрасно были загублены эти несчётные жизни, напрасно были пролиты реки детской крови?!

Маленькие граждане гибли под пулями и бомбами, умирали от болезней, холода и голода. А выжившие в этом аду — какой мерой измерить их страдания! Детство, опалённое войной -это ведь не для красного словца сказано: за четыре года они сполна испытали ужасы военного времени. Наяву и во сне. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Разве можно такое забыть… Вот и книга эта, где каждая строчка наверняка писалась со слезами на глазах, — о незабываемом.

Виталий ЖИХАРЕВ

член Союза писателей России,

лауреат премии

Правительства Российской Федерации

Людмила Петровна Шевченко

«В этой книге описывается все, что увидели детские глаза»

Всем нашим соотечественникам памятен день 22 июня 1941 года. Страшная беда случилась в этот день – гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война.

Наша Победа была полной и безоговорочной. Прошли десятки лет, но мы не задумываясь говорим: «до войны», «послевоенное время», словно это отметка времени, от которой удобно отсчитывать события.

Для большинства людей не надо пояснять, о какой войне идет речь. Хотя Россия пережила не одну войну. Но в памяти ныне живущих ветеранов только одна Война – Великая Отечественная война 1941-1945 гг. Самая страшная и кровавая, она коснулась каждой семьи, каждого человека. Нет сомнений, она изменила жизнь всей страны, всего народа, всех нас.

В третьей книге «Дети и война» рассказываются невыдуманные истории о войне, в каждом воспоминании запечатлелись яркие картинки встреч с врагом. В этой книге -все, что глаза ребенка 3-12 лет увидели и запомнили на всю жизнь..

На наш город Воронеж также обрушилась война. Уже осенью 1941 года началась эвакуация ряда промышленных предприятий. Но в 1942 году работали школы, институты, больницы, выходила ежедневная газета «Коммуна». Обстановка осложнялась. Усиливались налеты вражеской авиации. Только за один день 4 июня на Воронеж было сброшено более шести тысяч бомб, а 13 июня враг сбросил бомбы на Сад пионеров, где собрались дети на праздник. Погибли почти все. Потом жители города спешно уходили в восточном направлении. Уносили с собой главное достояние – детей…

Дети, оставшиеся в живых, никогда не забудут голос Левитана из старенького репродуктора, слезы расставания и встреч, ликование Победы. Осмысление пережитого приходит позже. И продолжается до сих пор. Эхо минувшей войны долго еще будет тревожить наши души.

Слезы войны. Слезы детей. Пусть они никогда не прольются на нашей многострадальной земле.

Людмила Петровна ШЕВЧЕНКО,

член Совета «НеЖДИ»

Инна Степановна Гошук

Спасибо всем нашим друзьям!

Данная книга создана по инициативе же¬щин, которые входят в состав общественной организации «Воронежская независимая женская демократическая инициатива (НеЖДИ)». Это уже третья книга, посвященная воспоминаниям о Великой Отечественной войне. Первая была написана теми, кто воевал на фронте. Их воспоминания о войне собраны студентами ВЭПИ (ректор Иголкин С.Л.), книга «А мы еще… живы» издана при содействии института. Вторая книга «Детство, опаленное войной» написана теми, кто в период войны был ребенком, но видел войну и перенес на себе все ее тяготы и лишения. Она появилась в 2010 году и посвящалась 65-ой годовщине Победы советского народа над фашистскими захватчиками. Книга была издана при поддержке профсоюзной организации и членов «НеЖДИ», работающих в ОАО «Концерн «Созвездие». Теперь выходит третья книга при участии и финансовой поддержке ОАО «Концерн «Созвездие».

Организация «Воронежская независимая женская демократическая инициатива (НеЖДИ)» была создана в 1993 году. Ее возглавила кандидат философских наук, доцент Людмила Яновна Тарасова. Организация изначально формировалась на принципах добровольности, на идеалах гуманизма и демократии и ставила перед собой задачи, направленные на оказание помощи женщинам, оставшимся без работы, на поддержку семьи, на оказание помощи в воспитании детей. В состав «НеЖДИ» входят врачи, педагоги, юристы, научные работники, а также представители многих других профессий, всего более 200 человек. Организация налаживала контакты с органами власти и иными структурами, с другими женскими объединениями Воронежа и общественными организациями России, ближнего и дальнего зарубежья (Китай, Франция, Англия, Америка).

Для осуществления поставленных целей применялись различные формы и методы: городские и областные конференции, «круглые столы», семинары, форумы, посвященные насущным проблемам жизни женщин, детей, семьи. Члены нашей организации ездили в командировки с целью обмена опытом работы в другие города (Саратов, Москву, Волгоград и др.).

В первые годы организация особое внимание уделяла занятости женщин. Лозунг «Помоги себе сам» воплотился в создании кружков «Домашний парикмахер», «Домашняя медсестра», «Сам себе адвокат» и др. По мере того, как со временем в обществе на первый план стали выходить проблемы семьи, воспитания детей, формирования у них нравственности и патриотизма, менялись ориентиры в деятельности «НеЖДИ». К примеру, был создан «Центр родительской культуры», куда вошли воронежские ученые, педагоги, занимающиеся проблемами семьи и воспитания подрастающего поколения. Они выступали перед родителями и детьми, анализировали те процессы, которые происходят в семьях, причины этих изменений, обращали внимание на особенности детского возраста и т.д. Особое внимание наши лекторы уделяли необходимости нравственно-патриотического воспитания в семье.

Группа женщин, входящих в «НеЖДИ», является членами Советов ветеранов войны и труда различных районов города. В знаменательные дни, посвященные праздникам, имеющим отношение к Великой Отечественной войне и Вооруженным силам, они выступают перед школьниками, рассказывают о героях войны, делятся пережитым. Все лекции и беседы направлены на воспитание у ребят патриотизма, гордости за свою Родину, готовности стать на ее защиту.

Большое внимание Совет «НеЖДИ» (сегодня его председателем является Людмила Сергеевна Чернышова) уделяет старшему поколению – пенсионерам: многие из них одиноки, потеряли цель в жизни, и поэтому им необходимы поддержка, внимание. При организации созданы четыре клуба, членами которых в большинстве являются пожилые люди. Это клуб любителей музыки «На романтической волне», клуб общения «Посиделки», клуб ЗОЖ (здорового образа жизни), клуб любителей плавания.

Наша организация постоянно пополняется новыми членами. Это очень важный момент. Так как «НеЖДИ» — организация общественная, то, естественно, помощь в проведении мероприятий нам оказывают различные учреждения и предприятия. Периодически нам помогают управа Центрального района г.Воронежа, институт ВЭПИ, и, конечно, большую помощь нам оказывает ОАО «Концерн «Созвездие». Большое спасибо им всем за это. Особую благодарность «НеЖДИ» выражает генеральному директору Концерна “Созвездие“ Азрету Юсуповичу Беккиеву и научному руководителю-заместителю генерального директора концерна Василию Ивановичу Борисову -за понимание важности проблем, связанных с нравственно-патриотическим воспитанием молодежи.

Инна Степановна ГОШУК,

член Совета «НеЖДИ»

Мария Яковлевна Дубинина

«Когда сообщили о Победе, то ликовала вся страна»

День 22 июня 1941 года я запомнила навсегда. Воскресенье, все настроены на отдых. Я закончила 6-й класс в средней школе № 61. Жили мы с семьей в районе СХИ. И вдруг тревога! По радио объявляют: война! Люди бегут к месту, где на всю улицу по радио передается сообщение, что на нашу страну вероломно напали фашисты.

Мама непрестанно плачет – она тревожилась о моем старшем брате. Он заканчивал службу в армии и должен был вскоре возвратиться домой… Мама с тревогой сказала, что больше не увидит своего сына. Так оно и вышло. Брат в звании лейтенанта командовал танковым экипажем, он служил на Украинском фронте. В 1943 году во время сражения танк брата загорелся, и никто из команды не смог спастись. Имена героев занесены в «Книгу памяти» погибших воинов. Отец мой ушел добровольцем на фронт, хотя и был освобожден от армии.

Итак, с началом войны наше детство закончилось. На территории Лесохозяйственного института мы наравне со взрослыми несли дежурство у единственного телефона. Круглосуточно. Нас стали называть «тимуровцами». А в сентябре мы пошли в школу учиться. Но уже в ноябре жителям города предложили эвакуироваться. И я, мама и моя старшая сестра, выпускница средней школы, отправились в товарном вагоне по направлению к Саратову.

Ехали мы долго, больше недели. Близились холода, и нас согревала печка-буржуйка, на ней все поочередно разогревали незамысловатую еду и кипятили чай. Выгрузили нас в селе Малая Узень, это почти у границы с Казахстаном. Зима вступила в свою пору, она была холодной и ветреной. Нас поселили в маленький, но теплый домик с доброй хозяйкой. Всем эвакуированным выдавали в магазине немного хлеба. Он был белый и теплый, но все равно его не хватало, нам все равно было очень голодно. Я ходила в школу.

Так незаметно пришла весна 1942 года. Близ Воронежа было немного приостановлено продвижение немецких войск, и мы на свой страх и риск отправились домой в город. Однако бои за Воронеж шли, бомбежки, взрывы снарядов не прекращались. Хорошо помню день 13 июня. В воскресный день в городском Саду пионеров проводили праздник (теперь это улица Театральная). Собралось много детей с родителями, и вдруг началась бомбежка… Погибло очень много детей. Через несколько дней, 4 июля началась массированная бомбежка города. Вот тогда жители стали покидать Воронеж.

Нашей семье удалось перейти реку Воронеж близ санатория им. Горького и даже прихватить необходимые вещи и документы. Рядом шли отряды наших солдат. Всякий раз, когда звучало: «воздух!», -все ложились на землю, а мы, помню, еще и надевали на голову кастрюли и ведра.

Впереди предстояло много скитаний по поселкам, деревням и товарным поездам. Так мы добрались до Рязанской области, села Собчаково, где проживали наши родственники, и куда фашистов наши войска не подпустили. Здесь я, наконец, закончила 8-й класс, здесь мама научила меня вязать, и мы с ней одевали всех близких в теплые свитера, носки, варежки и т.д. Летом я приступила к работе в детском саду, стала помогать заведующей, эвакуированной из Москвы учительнице, и повару. С детьми было нелегко, и я очень уставала. Однажды к началу «тихого часа» в детском садике мы обнаружили, что несколько детей отсутствуют. Вот был переполох! А они, оказывается, просто спрятались.

Но закончился и этот период моего военного детства. Летом 1944 года мы возвратились в Воронеж. Город был разрушен. Мы шли по улицам и не узнавали их – большинства зданий не было. К счастью, наш дом уцелел, и нам выделили одну комнату в нем. Жизнь постепенно стала налаживаться, близился конец войне. К счастью, начал работать драматический театр, и мы его стали посещать. И вот 2 мая 1945 года во время спектакля на сцену вышел директор театра и объявил, что пришло сообщение Совинформбюро – наши войска вошли на территорию Берлина. Радости не было конца! Весь зал встал, и, казалось, стены сотрясались от аплодисментов. А 9 мая, когда объявили о Победе, ликовала вся наша огромная страна. Мы победили!

Мария Яковлевна ДУБИНИНА,

ветеран войны и труда,

кандидат медицинских наук

Галина Николаевна Кириллова

«Бомбежки — страшные воспоминания моего детства»

Вспоминая о военных днях, я вижу себя, маму и сестру у окна. Это был наш наблюдательный пункт, как мы говорили: окно в сторону правого берега Воронежа. Жили мы на улице Димитрова, а застроена она была только с одной стороны. Война бушевала на правом берегу города, и нам были видны пожарища, дым, огонь. Наша мама много работала на хлебозаводе, близ нефтебазы, а я часто сидела «под замком» и наблюдала за улицей: потоки беженцев и отступающие наши войска. А было мне всего четыре года.

Вспоминаю случай. Ребятишки постарше выкопали большую яму, они играли в войну, и как-то нечаянно я упала туда, а выбраться не могу. Реву, кричу, очень испугалась. Меня вытащили, конечно, но я еще долго хлюпала, сидя на булыжной мостовой. Мимо шли солдаты, и один дядя остановился и вытащил из кармана кусочек сахара. Стал утешать меня, а говорок у него был украинский. Плакать я перестала, а дядю этого надолго запомнила.

Однажды среди ночи вдруг пришла мама с ночной смены и решила меня взять с собой на работу. Стояла страшная бомбежка, и она все приговаривала: «Умирать, так вместе». Пробираемся мы в потемках вдоль стены барака, как вдруг с крыши скатывается кусок снаряда, шипит и горит, падает прямо в шаге от нас. Еще бы один шаг, и он был бы на моей голове. Страшно.

Обстановка заставила нас перебраться в Усмань, где мы с мамой жили у ее знакомой. Слышу крик: «Воздух! Воздух!» Смотрю в окно: люди разбегаются во все стороны. Только одна женщина стоит и не двигается. На ее голове большой белый платок с кистями. Вдруг к ней подбежал солдат, сильно ее толкнул вниз и закрыл ее собой. Так боец спас эту женщину.

Вспоминаю еще один случай. Хлебозавод, где работала мама, эвакуировали. И вот мы едем на телеге, а везет нас конь слепой. Его потому-то и бросили солдаты, что он слепой. Начинается сильный дождь с грозой. А мы, получается, едем наугад. Вдруг конь остановился. Мы его понукаем, а он стоит как вкопанный. Подошли к нему и взяли за узду, и тут сверкнула молния и осветила все вокруг. Оказывается, мы стояли на краю глубокого оврага. Конь хоть и слепой, да умный, с чутьем. Доверились мы мудрому животному, переждали грозу. Потом конь сам развернулся и повез нас уже без поводов к тому самому брошенному амбару, который был нам нужен.

Это, пожалуй, самые яркие воспоминания моего раннего военного детства.

Еще хотелось бы мне сказать о геройском подвиге моего отца Николая Спиридоновича Борзакова. Он был боевым летчиком, однажды вырвался раненый из тяжелого боя один, но дотянулся до своей территории и был спасен. Почти как кадр из кинофильма «В бой идут одни старики». Я горжусь своим отцом и очень его люблю.

Галина Николаевна КИРИЛЛОВА

член Совета «НеЖДИ»

Идия Александровна Брюханова

«Родной Воронеж был покрыт тучей дыма»

Я, Идия Александровна Брюханова, уроженка Воронежа, в 1941 году закончила первый класс, и мне было девять лет. Семья наша жила на улице Плехановской, д.60 – это как раз напротив областного краеведческого музея. После войны здесь был построен большой дом, в котором разместился «Детский мир».

С начала войны советское правительство приняло специальное постановление об обороне тыла страны. Повсюду были сформированы истребительные батальоны для охраны важных объектов: заводов, электростанций, мостов, водокачек, радиоузлов и др.

В каждом дворе на время бомбежек были оборудованы подвалы под бомбоубежища и щели, вырытые во дворах. И в нашем дворе бомбоубежище было организовано в большом сводчатом подвале школы, а в саду была вырыта щель. Во дворах были организованы группы самозащиты. Люди там проходили специальную подготовку пожарников, санитаров и т.п.

Уже осенью 1941 года о бомбежках города жителей оповещали по радио: «Воздушная тревога». Вскоре началась эвакуация. В первую очередь, эвакуировались крупные промышленные предприятия стратегического назначения и их работники с семьями. В разные города переселились воронежцы: в Куйбышев, Казань, в города Сибири и Средней Азии. Эвакуация велась организованно и без паники.

Зима 1942 года была холодной и тревожной, но с приходом весны немцы активизировались, особенно в июне. На проспекте Революции, напротив нынешнего кинотеатра «Пролетарий», внутри квартала располагался Сад пионеров. 13 июня там произошла первая страшная трагедия, которая потрясла жителей Воронежа. В тот выходной день там собрались дети, чтобы отметить окончание учебного года. Праздник был в полном разгаре, как вдруг появился фашистский самолет, причем, он летел на небольшой высоте. Фашист сбросил фугасную бомбу большой разрушительной силы. Прогремел ужасный взрыв, и погибло много детей. Очевидцы рассказывали, что там было просто месиво из детских тел.

Во второй половине июня фронт с каждым днем приближался к городу, каждую ночь были бомбежки, и все чаще мы слышали взрывы. Когда однажды ночью началась бомбежка, и бомбы падали совсем близко от нашего квартала, то мы слышали их визг…

Моя мама была начальником группы самозащиты нашего двора, она проверяла посты группы. И меня с соседями отправила в щель. Совершенно случайно в эту страшную ночь дома оказался дядя Толя, наш сосед со второго этажа, который обычно был на казарменном положении в истребительном батальоне. Он сгруппировал своих двоих детей и нас троих, соседских. Нам надо было пробежать до щели метров 30-40. Оставалось до входа в щель всего несколько метров, когда страшно завизжала падающая бомба. Дядя Толя крикнул: «Ложись!» И мы по его команде легли на землю. Через какие-то секунды произошел страшный взрыв, и я почувствовала, что на меня что-то посыпалось. Мы были живы, только засыпаны землей. Когда я поднялась, вокруг было светло, как днем, -это светили фонари, которые немцы бросали с самолета, и они какое-то время держались в воздухе. Я увидела страшное зрелище: впереди меня на коленях сидела женщина, прижимая к груди руки, но… головы у нее не было. А рядом валялся ребенок в пеленках. Оказывается, когда мы бежали, нас обогнала эта женщина с грудным ребенком на руках, ей оставалось сделать еще один прыжок, и она была бы в щели. Но не послушалась команды дяди Толи, не легла на землю и погибла.

Начиная с 1 июля 1942 года массированные бомбежки немецких самолетов почти не прекращались. Свист бомб, непрерывный вой, разрывы – все сливалось в один сплошной грохот. Дышать было нечем, т.к. всегда что-то пылало, горело, дымило. Родной город был покрыт сплошной тучей дыма. Казалось, что это никогда не закончится. Дома горели, как спички, но наш дом спас один мальчик -Витя Бакулин. Ему было всего 13 лет, он был братом моей подруги Раечки. Дело в том, что Витя дежурил на чердаке нашего дома и сбрасывал оттуда зажигательные бомбы. Бомб было восемь. О таком поступке смелого мальчика даже написали в газете.

И все-таки, когда начались бомбежки, многие жители стали уезжать из города в ближайшие села. И мы с мамой 4 июля выехали в село Рогачевка. Пробыли в этом селе недолго, людской поток потянул нас еще подальше от города, в Анну. Я несла в руках свой школьный портфель с документами и зимнее пальто, а мама несла за плечами рюкзак. Припомнить, сколько мы шли дней, мне уже трудно. Помню, что мы спешили, но сказывалась усталость, стояла жара, и, конечно же, продолжались бомбежки. Вражеские самолеты обстреливали стариков, женщин и детей. Мы по звуку моторов научились распознавать, в воздухе наши самолеты или немецкие, в случае чего разбегались в разные стороны, ложились на землю вниз лицом. Когда фашистские самолеты улетали, наступала тишина, но длилась она совсем недолго, потому что потом начинались крики, плач, стоны, ведь после таких налетов всегда были раненые и убитые. Чем дальше мы уходили от города, тем немецкие самолеты появлялись реже. Последний их налет был недалеко от Анны, около какого-то села. Но здесь уже появились деревья, кустарники, и можно было спрятаться.

Был и такой случай. Немецкий самолет очень низко кружил над нами, пилот что-то кричал нам не по-русски и улетел, не пустив ни одной пули. Но это был исключительный случай.

Домой, в родной Воронеж мы с мамой вернулись в августе 1943 года. Там, где раньше стояли красивые дома, теперь лежали развалины. Город был разрушен. На главной площади, на месте взорванного красивого обкомовского здания, была гора обломков -только одиноко стояли четыре гранитные колонны, остатки от фасада. Сохранился фасад кинотеатра «Пролетарий», а от «Спартака» осталось частично фойе. Куда ни поверни голову, везде увидишь разбитые здания – «коробки» без крыш с зияющими дырами окон. А наш дом сгорел дотла.

Но мы вернулись, и пришла пора возрождать и город, и дом. Постепенно наш Воронеж полностью восстановили.

Идия Александровна БРЮХАНОВА

Александр Григорьевич Карташов

«Склоняю голову перед теми, кто приближал Победу в тылу»

Мне было всего три с половиной года, когда наше село Норово-Ротаево в начале июля 1942 года было оккупировано фашистскими захватчиками. А зимой 41-го отца моего с другими мужчинами-односельчанами отправили сначала на военную подготовку. У него были проблемы со слухом, поэтому его на фронт не взяли, а послали на оборонительные работы -рытье окопов, траншей, устройство блиндажей. Сына старшего брата забрали сразу на фронт, а его сестру Таню отправили в Подмосковье на оборонительные работы. Два моих дяди тоже были на фронте, но одного из них через полгода ранило в шею, и он инвалидом вернулся домой.

В моей памяти это время запечатлелось отдельными кадрами кинохроники.

… Наша армия медленно с боями отступала на восток. Главная магистраль Курск-Воронеж была запружена беженцами и войсками и, видимо, сильно подвергалась бомбежке и ударам со стороны захватчиков. Поэтому наши войска рассредотачивались отдельными частями и с боями уходили на второстепенные дороги. Одна из них пролегала через наше село от Нижнедевицка в сторону Хохла. Однажды в соседний дом пришли, повидимому, на разведку несколько наших солдат. Попросили покушать, и только их усадили за стол, как начался обстрел. Один снаряд угодил в этот дом: два солдата погибли, бабушку ранило, а дед остался без единой царапины. Наша семья с родственниками находилась в это время в землянке. После окончания обстрела, ближе к вечеру, мать привела нас с братом в хату, чтобы покормить. Едва мы уселись, как послышался гул самолета, а затем -страшный удар, взрыв, и наша хата заходила ходуном, распахнуло входную дверь, посыпалась со стен и потолка глиняная штукатурка. Я держал в руке деревянную ложку, так с ней и спрятался под кровать, истошно крича. Мать, схватив меня на руки, а брата за руку (ему уже было 10 лет), снова привела нас в землянку. В памяти моей осталось: брат без лестницы, с разбегу прыгнул вниз и набил себе большую шишку. Я кричу, а он и наша двоюродная сестра гогочут каким-то неестественным смехом. Теперь-то я понимаю, что для всех нас это был стресс, и мы, дети, конечно, были сильно напуганы и перевозбуждены.

Примерно с неделю были слышны пулеметные очереди, взрывы, а затем все стихло, и в село пришли захватчики. К нам в хату поселили семерых мадьяров с винтовками. Жителей села собрали на сходку у комендатуры, и населению было предложено выбрать старосту. В результате был выбран самый скромный, забитый судьбой и жизнью человек -мужчина в возрасте за 50 лет или даже старше, у которого было четверо детей, трое сыновей и дочь. Все его сыновья в возрасте от 15 до 20 лет были умственно отсталые. Нашлись также люди, которые стали полицейскими. Другие стали десятниками, они выгоняли взрослое население на работу. Староста заранее предупреждал соседей, чтобы мужчины уходили из домов и прятались. Если немцы ходили по домам и устраивали грабёж, он тоже заранее сообщал, чтобы селяне разгоняли кур, прочую живность, прятали продукты.

Как-то пришло известие, что мальчишки, угонявшие что-то и не успевшие оторваться от немецких передовых отрядов, вынуждены были спрятаться в лесу соседнего села Нижнее Турово. Они были окружены и расстреляны как партизаны, хотя были совершенно безоружными. Среди них оказался мой 16-летний двоюродный брат Иван. Так в нашу семью пришло первое горе. Мать Ивана с четырьмя детьми ютилась в колхозной сторожке, так как их хата сгорела во время обстрела.

Мой отец скрывался, чтобы не работать на захватчиков. Но иногда, помню, он брал меня на руки и шел на встречу с бывшим председателем сельсовета, видимо, о чем-то переговорить, надеясь, что с малым ребенком на руках фашисты его не тронут.

Наступала снежная и морозная зима. Немцы на машинах и подводах подвозили боеприпасы со стороны Нижнедевицка, машины застревали в снегу, и жителей села, в основном, женщин, выгоняли среди ночи на расчистку дороги протяженностью около 7 км. А мы, дети, одни оставались в доме.

Но настал январь 1943-го года, а вместе с ним и освобождение нашего села от оккупантов. Я помню, морозным утром пришли наши солдаты в полушубках с автоматами, в крепких выражениях они приказали находящимся в хате мадьярам сложить оружие и выйти на улицу, иначе пригрозили бросить гранату. Мадьяры побросали свое оружие и, подняв руки вверх, выскочили из помещения. Один из них, упершись в косяки двери, не хотел выходить из хаты. Тогда моя мать и тетка насильно стали выталкивать его на улицу, а мы, дети, сидя на печи, с криком и плачем смотрели на все происходящее: нам было очень страшно.

Отец через 2-3 дня ушел на фронт.

Потом пришла весна, продуктов в нашем доме совсем не осталось, так как все было разграблено оккупантами. После весенней вспашки все ходили по полю и собирали картошку, которая изредка попадалась в земле, но и она после сильных морозов превратилась в крахмальную труху. Из нее нам мать пекла пышки, этого «лакомства» нам хватило на две недели, а потом нам пришлось питаться лебедой (это трава такая).

Засевать огород было нечем. Мать и соседская девушка брали двухколесную тачку и ходили за 25 км в село Синие Липяги, где отцовские вещи (брюки, рубашки) выменивали на картошку. Обрабатывать огород приходилось только вручную. Хорошо помню, идет дождь со снегом, а мать копает землю под посадку картошки. Брат тогда лежал больной, его сильно лихорадило, он вскакивал с криком в бреду и бежал на улицу. Мать с плачем его ловила, приводила домой, успокаивала и снова шла на огород, а я сидел и сторожил больного брата. От отца редко, но все же приходили с фронта письма, а летом писем не стало. Но через 2 месяца, наконец-то, пришла от него весточка, оказывается, под Курском отец был сильно контужен, у него отнялся язык, он потерял слух и лежал без движения. После излечения в госпитале ему дали трое суток, чтобы повидаться с семьей, и он снова отбыл на фронт.

Я помню, как начали приходить домой с войны тяжелораненые солдаты. Мы, детишки, обязательно ходили на встречу с ними в надежде, что, может быть, они дадут нам хоть что-нибудь покушать. Как-то вернулся в село на костылях парень, ему было примерно 22-24 года, он принес в вещмешке буханку белого хлеба.

Когда буханку разрезали, то хлеб оказался внутри позеленевшим от плесени, но его не выбросили -обрезали плесень, и оставшуюся мякоть мы с удовольствием скушали.

Когда пришла уборочная страда, в колхоз были направлены солдаты из числа выздоравливающих, они вручную косили рожь, а женщины за ними вязали снопы. Одного солдата направили на обед к нам в дом. У него был сухой паёк, он насыпал на краешек стола примерно столовую ложку сахара и дал мне кусочек хлеба. Так я узнал, что такое сахар. Какое это было райское наслаждение -сидеть и макать хлебушек в сахар!

Затем пришла осень, можно было уже покушать и картошку, и кусочек хлеба. Зерно мололи на ручных мельницах или толкли в ступке. Труд женщин был каторжным, им приходилось ходить на станцию Курбатово за семенами и нести несколько километров по 20 кг на своих плечах. Многие падали в обморок от нагрузки и голода, но продолжали трудиться.

Иногда в семьи односельчан приходили похоронки, и все женщины собирались в доме погибшего мужа или сына, старались облегчить горе вдовы и осиротевших детей, помогали им кто чем мог.

Отец с фронта прислал нам три фотографии, которые я храню до сих пор.

Наконец наступила весна 1945 года, с войны стали возвращаться домой солдаты, а моего отца всё не было. Его задержали до августа. Он дошел до Берлина, расписался на рейхстаге. А мне хорошо запомнился яркий, солнечный день 9 мая. Народ собрался на центральной усадьбе села на митинг. После сообщения о Победе все ликовали, играла гармонь, плясали все, и молодежь, и пожилые, а большинство людей плакало. Особенно те, у кого погибли на фронте отцы, мужья, сыновья и близкие люди.

Отец пришел домой на рассвете. Радости было через край! Собрались все родственники, друзья и соседи, и, как водится, отметили по русскому обычаю его возвращение. Я не слезал с коленей отца. Нам с братом он привез по губной гармошке и по металлической ложке. У брата потом ложка затерялась, а я свою до сих пор берегу как талисман. Когда подросли мои дети и заинтересовались историей этой ложки, то после моего рассказа они старались во время еды завладеть ею. Оно и понятно -историческая ложка.

Потом начались послевоенные трудовые будни. Мой брат уже в 17 лет работал на тракторе, обрабатывал колхозные поля. Трудились все, в том числе инвалиды войны, потерявшие глаз или ногу. Помню, у нас в селе был кузнец безногий, на деревянной болванке вместо протеза он целыми днями стоял у наковальни и стучал молотком, восстанавливая сельскохозяйственный инвентарь. Мой отец после возвращения поступил работать в контору заготживсырья. Это предприятие занималось сборкой у населения шкур животных, шерсти, пушнины. Мать трудилась в поле с утра до вечера. Работали тогда за трудодень, то есть за каждый день бригадир ставил галочку, а денег не платили. Зато в конце года выдавали по 100 граммов зерна на один трудодень. Вот так и жили, выдерживая все напасти. Только люди рано умирали еще в молодом возрасте, особенно участники войны. И отец мой прожил после войны всего 13 лет.

Я склоняю голову не только перед павшими в боях солдатами, но и перед теми, кто приближал Победу в тылу -перед женщинами-труженицами, в первую очередь, многодетными вдовами.

Александр Григорьевич КАРТАШОВ,

кадровый работник ОАО «Концерн «Созвездие»

Анатолий Михайлович Назарьев

«Город встретил нас руинами»

Когда началась война, мне исполнилось четыре года. Ужас и страх от вести о войне мои родители переживали, как и все люди в округе, и мне передалась их тревога. Через год, летом 1942-го, когда стал приближаться фронт боевых действий к Воронежу, я вполне понимал, что бомбежки с воздуха несут людям смерть, горе и слезы.

Когда стали бомбить Воронеж, то мирные жители начали покидать город. Уходили вдоль реки Воронеж в сторону Рамони. Теперь-то я понимаю, почему они так делали: обходили железную дорогу и шоссе. Некоторые уходили в сторону Новой Усмани. Какое-то время наша семья жила на лесном кордоне, и мимо проходили отряды наших бойцов, они продвигались в сторону города. К сожалению, возвращались они этой же дорогой, но уже с потерями, раненые. Бои велись неравные, техники у наших солдат почти не было. А немецкие самолеты летали и летали, почти беспрерывно бомбили Воронеж.

Но потом наступила осень, а вскоре зима, и мы двинулись дальше. Остановились в селе Старый Курнак. Здесь мы пробыли всю зиму 1942-43 гг., пока полностью не был освобожден от фашистов наш родной город.

Война сделала меня морально постарше. Хорошо помню наше возвращение в город. Шли пешком до станции Отрожка. Поезда не ходили, мосты через реку были взорваны. Шли цепочкой, нога в ногу, так как тропка была узенькая, -боялись мин. В одном месте посреди тропки лежал труп, и все через него перешагивали, обходить боялись.

Воронеж встретил нас руинами. Зданий не было, повсюду стояли одни коробки обгоревшие. Передвигаться нужно было очень осторожно, чтобы не нарваться на мину. Воду брали только в реке, -поэтому было много заболевших брюшным тифом, т.к. в реке еще долго плавали трупы.

Постепенно люди разбирали развалины, как-то налаживали быт, нам начали выдавать хлеб по карточкам. Жизнь стала налаживаться. Хорошо помню, как пошел первый трамвай! Вагончик казался чудом каким-то!..

Теперь наш город стал неузнаваем, это большой промышленный центр Черноземья. Мы гордимся своим Воронежем!

После окончания учебы я стал инженером, работал на Воронежском механическом заводе.

Анатолий Михайлович НАЗАРЬЕВ

Людмила Васильевна Цыплакова

«От страшного известия мама упала в обморок»

Наша семья – папа, Киселев Василий Степанович, мама, Анастасия Михайловна, старший брат и старшая сестра – жила достаточно счастливо в Старом Осколе Белгородской области. Нашу мирную жизнь внезапно оборвала война. Мне тогда исполнилось три года, и я мало что понимала. Но к концу войны я уже воспринимала вполне осмысленно, да и по рассказам мамы могу теперь все восстановить в памяти.

Папа работал на железной дороге, и сразу после объявления войны его забрали куда-то под Косторное. Старший брат заканчивал школу, потом он, поучившись в авиационном училище, стал летчиком, еще точнее штурманом.

Когда фронт приблизился к Белгороду, мы решили перебраться в село Тишанку к маминой сестре. Шли пешком, и я была самой тяжелой ношей. В дороге все помогали друг другу. Иногда красноармейцы подвезут, угостят чем-нибудь. Но случались и бомбежки. Но все-таки мы дошли до Тишанки и жили у тети довольно сносно. Хорошо помню ее чай с сахарином и черным хлебом вприкуску -это было вкусно.

Беда пришла нежданно. Брат по службе однажды оказался недалеко от Косторного, где на железной дороге работал отец, и решил его навестить. Долго не мог отыскать отца и нашел его… в морге. В то время многих косил сыпной тиф, и папа не справился с этой болезнью -умер. Помню, мама от этого известия упала в обморок.

А мой старший брат остался в живых, он воевал геройски и уже после войны закончил военную академию. Моя старшая сестра вышла замуж и жила в Воронеже, к тому времени город уже был освобожден от фашистов.

Известие о Победе пришло к нам рано утром: кто-то сильно постучал в окно и сообщил радостную новость. Люди ликовали от счастья и плакали.

В том же 1945 году я пошла в первый класс. Школа №13 в то время называлась женской, потом она стала смешанной. Я училась в Воронежском педагогическом институте, закончила факультет иностранных языков, работала в родной школе учителем.

Людмила Васильевна ЦЫПЛАКОВА,

отличник народного просвещения РФ

Вера Ильинична Торопчина 

«От нашей хаты в Нижнем Мамоне осталось пепелище»

Свои воспоминания о военном детстве я хочу начать строками из стихотворения М.Исаковского:

«Да разве об этом расскажешь,

В какие ты годы жила.

Какая безмерная тяжесть

На детские плечи легла».

Село Нижний Мамон, где я родилась, раскинулось на живописном левом берегу Дона, и находится оно в 250 км от Воронежа. События давних военных лет происходили там, они живут в моей памяти.

Почему я до сих пор не могу поклониться могиле своего отца? Мое сердце сжигают страшные непостижимые разуму слова – «пропал без вести».

Была война. Осень 1943 года. Немцы подошли к правому берегу Дона. Наши войска заняли левый берег. Началась эвакуация мирного населения под Калач. На телеги, запряженные быками, спешно грузили детей и самые необходимые вещи. Было много детей. Тех, кто поменьше, посадили на телеги, а те, что повзрослее, шли наравне со взрослыми пешком. Эвакуацией руководил мой дедушка Федор Никанорович, остальными в этой процессии были женщины.

Помню, когда мы были в пути, в небе показался немецкий самолет. Все испугались и побежали в укрытие, в лес, и поднялась паника. Фашистский летчик не стал нас бомбить, но обстрелял, и в этой перестрелке погиб наш бык. Мама тогда очень плакала. Но нас пересадили на другую повозку.

Мы долго ехали, все устали, дети плакали и просили что-нибудь поесть, а кушать было нечего. И так мы прибыли в село Лесковое. Там нас разобрали к себе на квартиры местные жители, они согрели нас теплом, разделили с нами свои хлеб и соль.

Наша хозяйка жила с мальчиком, который был ровесником моему брату. Им было по 13 лет, они очень подружились, и впоследствии на всю жизнь осталась эта дружба.

Весной 1944 года мы вернулись в Нижний Мамон, на родину. А там нас встретило пепелище. От нашей хаты остались только стены. Мы поселились в окопах, которые остались от военных лет. К осени мой дедушка восстановил одну комнату и чулан, где мы потом долго жили. Когда мы возвращались из эвакуации, наша хозяйка из села Лесковое подарила нам козочку на счастье. Вот эта самая козочка и спасала нас от голода – ее молоко по глоточку пили не только мы, но и соседские дети.

Весной нужно было обрабатывать поля, засевать свои огороды, а в селе не осталось ничего, чем можно было бы обрабатывать землю, да и скот фашисты угнали. Было несколько коров, вот на них и пахали поле. У дедушки моего была небольшая кузница. Он был церковнослужителем и большим мастером. Дедушка сделал несколько сох, и женщины, а также мальчишки, которым было по 13-17 лет, запрягались в эти сохи и пахали поля. Кое-как поля были засеяны.

Мы, дети от роду 6-8 лет, тоже имели свои обязанности: ухаживали за огородами и кормили себя. Был голод, поэтому мы ходили в лес, собирали там съедобную траву, еще в Дону ловили пескарей и лягушек, жарили их на костре. Наша мама сажала во дворе табак, я должна была за ним ухаживать, поливать, полоть. Когда табак выспевал, мама его перетирала, делала махорку, шила кисеты, и такие подарки отправлялись на фронт.

Когда пришла пора, мы все-таки какой-никакой урожай вырастили. Все женщины жали серпами рожь и пшеницу, молотили цепами. Дети тоже выходили в поле, собирали колоски, и за это мы получали вознаграждение -чашку похлебки. Нужно отдать нашим матерям должное: проводив отцов, мужей и сыновей на фронт, они не падали духом, а много работали и учили нас выживать в трудных условиях.

Иногда в село приходила похоронка. Это известие все селяне воспринимали как свое горе, семье погибшего солдата помогали как могли. Наш отец писал нам письма до августа 1943 года, а потом фронтовые треугольники к нам перестали приходить. Одному моему брату исполнилось 17 лет, и он без разрешения матери добровольцем ушел на фронт. Брат попал в часть, которая освобождала Воронеж. У него было плохое зрение, и его не отправили на передовую, оставили очищать и восстанавливать Воронеж. Брат охранял немецких военнопленных, которые расчищали город…

А потом пришел победоносный 1945-й. О победе мы узнали от почтальона, он бежал по улице и кричал: «Победа!» Все женщины и дети были на огородах, так, услышав весть, все побросали и побежали к церкви, которая была рядом с сельсоветом. Все плакали, целовались, обнимались. Пришел священник, и начался молебен. Молились все -и взрослые, и дети. Молились за здоровье близких, за упокой воинов….

А потом стали возвращаться фронтовики. На нашу улицу вернулись четверо мужчин, они были изранены, но их всем селом встречали с почестями. В семьях, куда вернулись солдаты, через год родились дети -четыре мальчика. Это было тоже большое счастье для всей нашей улицы. Помню, нам, повзрослевшим за войну детям, рождение детишек казалось каким-то чудом, и мы ходили в эти дома, чтобы посмотреть на ребенка.

Пока шла война, школа не работала, а само здание было разрушено. Но ведь нужно было учить детей, а грамотных людей в селе не оказалось. Но с фронта вернулся наш сосед Путинцев Михаил Алексеевич. Он-то и добился открытия школы. Нашли несколько хат, которые не пострадали от бомбежек, вот там и открыли начальные классы. К нам прислали учителей. Мы стали ходить в школу. Когда начались холода, у нас не оказалось теплой одежды, и мы бросили школу. Но потом через военкомат нам, сиротам, дали военные фуфайки и ботинки, и мы продолжали учебу. Писать было не на чем. Мой брат, который служил в Воронеже и иногда приезжал на побывку, привозил старые газеты и отдавал нашим учителям: они из них делали тетради, на которых мы писали -между строчек отпечатанного текста. Парт в нашей послевоенной школе не было, так мы сидели на земляном полу и писали на досках.

Недавно я прочитала стихи, написанные Г.И. Болотиной.

«Не ведая мирного неба,

Порою, не помня отцов,

Читали на них похоронки

В сырой темноте погребов.

Учились при свете коптилок,

Писали меж строчек газет.

И черного хлеба кусочек

Был слаще заморских конфет».

Мой отец, Касьянов Илья Петрович, с фронта не вернулся. Я долго его ждала, выходила на мостик рядом с домом, надеялась встретить его первой и провести по улице, сказать, что это мой папа… Но он так и не пришел. Мы получили повестку, что отец пропал без вести в 1943 году. Я всю жизнь искала его могилу и до сих пор надеюсь, что все-таки когда-нибудь я или мои дети, или мои внуки узнают о том, как погиб мой отец, а мой внук Илья, названный в честь своего прадеда, поклонится его могиле.

После войны я закончила школу, семь классов. Работала в колхозе в родном селе Нижний Мамон. В 1959 году вышла замуж и уехала с мужем на целину.

В 1970 году переехала в Воронеж. Работала и заочно училась в Московском техникуме связи. До 1993 года, до ухода на пенсию, работала в областном техническом управлении связи бухгалтером.

Вера Ильинична ТОРОПЧИНА

член Совета «НеЖДИ»

Василий Иванович Борисов

«Я чудом остался жив»

Мое детство прошло в селе Верхнее Турово, что на западе Воронежской области. Обстановку в начале войны я совсем не помню. Мне тогда было всего два года.

Первое яркое воспоминание о военном времени относится к июлю 1942-го, когда в село вошли немцы. В тот момент я находился у соседей. Автомобилей и другой техники тогда в селе не было, и тут вдруг -шум двигателей. На площадку возле наших домов за несколько минут понаехала масса самых разных машин. Вокруг них поднялась непонятная суета, раздавались крики, звучала иностранная речь. И впервые увиденная техника, и новая обстановка произвели ошеломляющее впечатление. Я очень боялся выйти от соседей и перейти в свой дом. Так и просидел у соседей, пока за мной не пришла мама, не взяла меня за руку и не отвела домой.

Через некоторое время в нашем доме поселился комендант села, немецкий офицер, которого звали господин Гесс. Он выбрал наш дом потому, что в селе моя мама славилась как хорошая хозяйка. Дом и двор у нее были всегда чистыми и опрятными. Еду она готовила очень старательно. Соседи это замечали, ставили ее в пример, и, наверное, кто-то рассказал об этом немцам.

Гесс поселился в большой светлой комнате, направо от входа. Мы же перебрались в чулан напротив этой комнаты. Во второй комнате с печкой, прямо от входа, поселились два солдата: денщик Гесса, финн по национальности, и его конюх, выходец из Польши. Этих людей я хорошо запомнил благодаря одному неприятному случаю.

Как-то финн приготовил блинчики и оставил их на столе. Часть этих блинчиков я съел, а часть отдал нашей собаке, потому что она так энергично терлась о мои ноги. Когда денщик увидел, что блинчиков нет, он схватил карабин в правую руку, меня за шиворот левой рукой и повел за огород расстреливать. Спас меня поляк. Он объяснил финну, что я слишком мал, чтобы делать что-либо со зла, просто еще не все понимаю, и нужно отдать меня в руки матери. Случай был тяжелым, я чудом остался жив. Ну, а мама отлупила меня за тот поступок.

Помню, как ранней осенью немцы повесили нашего соседа. Всех деталей этого дела я не знаю. Днем сосед почему-то уходил в стога соломы, а ночью приходил домой. Другой наш односельчанин, конюх по специальности, сказал немцам, что в стоге прячется партизан. Немцы вытащили прятавшегося соседа и повесили на глазах у всего села. Этого конюха, виновника его смерти, односельчане презирали всю его оставшуюся жизнь.

Другой наш сосед служил в немецкой полиции. Во время войны мы не знали о его деятельности. А после войны его осудили на десять или пятнадцать лет, точно не помню. После того, как он отбыл в заключении свой срок и вернулся в село, только тогда мы узнали, кем он был. К этому человеку тоже было презрительное отношение. А в 1966 году его застрелили.

В оккупации мы находились полгода, с июля по январь 1942-го. В январе 1943 года наши войска освободили Воронеж, а через пару дней -наше село. Когда село освобождали, то было много выстрелов из автоматов и орудий. Это все, что я помню, так как во время боев мы сидели в погребе. А когда стрельба закончилась, мы вышли в метрах двадцати от дома и рядом с нашим колодцем увидели подбитую немецкую пушку. В то время мы практически не знали, что такое металл, что такое оружие. Мы начали лазить по этой пушке, начали дергать за всякие штуки. В конце концов, пушка выстрелила, в соседнем доме выворотило печку, а нас всех будто «смыло». Хорошо, что в этом эпизоде обошлось без жертв.

Помню, как наши солдаты праздновали победу. Достали где-то спирт. Играли с нами, пацанами, давали пистолет подержать и в шутку предлагали ехать с ними воевать. Они-то шутили, а я переживал: как же мать останется без меня.

Для нас, детей, самое страшное началось после оккупации, и длился этот период лет пять. Вокруг осталось много снарядов, мин, гранат. Ребята собирали их, разводили костер и кидали снаряды в огонь. Много тогда детей погибло. Но нам интересно было посмотреть, как рванет. Помню, однажды по улице несли сразу пять гробов, и в одном из них лежал мальчик из моего класса, он сидел за партой впереди меня.

Тот поляк, который квартировал у нас во время оккупации, оставил нам военные финские лыжи. Нас в семье было трое братьев, и мы по очереди катались на этих лыжах. Младший брат уехал из села в 60-х годах, а лыжи продолжали исправно служить. Потом мы их отдали соседям.

Около нашей хаты у немцев был склад всяких вещей. Там остался немецкий велосипед «Диамант». Через неделю его отобрали у нас ребята постарше из соседней деревни. Они сказали, что собирают трофеи. Вообще-то к немецким вещам отношение было презрительное. После ухода фашистов их вещей много осталось в селе. И хотя одежды у односельчан было мало, ничего немецкого люди принципиально не носили, у них было отвращение к этим тряпкам.

Об окончании войны мы тоже узнали не сразу. Отец как железнодорожник был отозван из частей еще до окончания войны и работал на железнодорожном перегоне Воронеж – Касторное. Базировалась их бригада в Семилуках, поэтому в начале мая отца дома не было. К нам пришли соседи и сказали, что война закончилась.

Потом стали приходить с войны наши родственники. Первыми вернулись два моих двоюродных брата. Один из них служил авиационным механиком, а второй, Иван, в кавалерии. Иван вернулся полным кавалером ордена «Славы». Он освобождал Берлин в составе армии Конева.

Послевоенная жизнь в колхозе была суровой, многие наши солдаты вспоминали польские и немецкие поселки и возмущались местной разрухой. Они считали, что заслужили более достойное житье. В 1946 году была страшная засуха, которая вызвала в деревнях невиданный голод. Люди умирали. Кто дотянул до весны, тот начал собирать лебеду, желуди, выкапывал мерзлую картошку, собирал щавель и крапиву -съедалось все, что попадалось на глаза и в руки. Помню, мы с сестрой наелись укропа, и у нас началась сильная интоксикация, мы чуть не умерли.

В сентябре 1946 года я не смог пойти в школу: просто не было сил. Пошел в школу с восьми лет. Так закончились мои детские годы.

Василий Иванович БОРИСОВ,

член-корреспондент РАН

Инна Степановна Гошук

«Война – это тяжкое испытание для всего народа»

Накануне Дня Победы я как член Совета ветеранов Ленинского района выступала в 65-й школе Воронежа перед учениками старших классов с воспоминаниями о войне. Кто-то мне задал вопрос: «Что вы чувствовали, когда объявили войну?» Я на минуту задумалась.

…Мне было 12 лет, когда началась Великая Отечественная. В то время слово «война» витало в воздухе, все понимали, что она неминуема. Но о войне никто официально не говорил. Патриотическое воспитание в стране в те годы было на высоком уровне. И мы были уверены, что, «если темная сила нагрянет», мы «врага разобьем смертоносным могучим ударом». Нам, детям, никто не говорил, что несет с собой война, и мы были уверены, что врага разобьем на его территории.

И когда официально радио сообщило, что «22 июня, ровно в 4 часа утра фашистская Германия вероломно, без объявления войны напала на Советский Союз», я не почувствовала страха. Помню, как плакала мама, каким хмурым и угрюмым ходил отец. Это невольно передалось и нам с братом (ему было 9 лет). Мне казалось, что это касается, прежде всего, мужчин, которые должны были идти защищать Родину.

Отрезвление пришло тогда, когда немцы начали бомбить город. Мы жили в Житомире, в частном доме, недалеко от вокзала. Чтобы как-то спрятаться, мы вырыли в огороде землянку. Бомбили часто. Никогда не забуду этот страшный вой, когда летит бомба, и не знаешь, куда она упадет. Два с половиной года мы жили в немецкой оккупации. Именно тогда я поняла, что такое война.

Она касалась всех. Всего народа. Особенно тяжело было детям. Продуктов не было, и мы страдали от голода и холода. Чтобы как-то протопить печь, мы с братом ходили на вокзал (он был недалеко) и собирали уголь. Собирали уголь тайком, старались не попадаться на глаза немцам или полицаям.

Однажды немецкий патруль, заметив нас, начал стрелять. Нам с братом чудом удалось спастись, так как были уже сумерки.

Собирая уголь, мы мы наблюдали за поездами, куда едут, что везут (если было видно), сколько поездов прошло. Потом рассказывали отцу. По состоянию здоровья его не взяли на фронт, но оставили связником. Чтобы прокормиться, мы шли за город собирать колоски. Мама перетирала их двумя плоскими камнями, и получалось что-то вроде муки. Из такой муки мама, добавляя какие-то корни, пекла нам лепешки.

Голод и холод постоянно сопровождали нас. И еще -страх. Немцы периодически делали облавы. Ловили людей на улице для отправки в Германию на работу. Однажды трое немцев нагрянули к нам. На кухне у окна стояла этажерка с книгами (квартира у нас была небольшая). Кроме книг, стоял маленький портрет Сталина. Увидев его, офицер начал размахивать ногами, кричать: «Партизан, партизан», схватил портрет и бросил на землю, потом перевернул этажерку, начал швырять книги. А там была в основном методическая литература (мама по профессии учительница русского языка), художественные и детские книги. Мама плакала, мы с братом тоже, а отца в это время в доме не было. Разбросав все, фашисты, ругаясь, ушли. А через неделю к нам на квартиру определили немецкого солдата. И хоть у нас было тесно (2 комнаты – одна побольше, вторая совсем маленькая, и еще крохотная кухня), солдат поселился в большой комнате.Жил он у нас два месяца. Агрессии не проявлял. Оказалось, он был в Германии простым рабочим. Немец показывал нам снимки своих детей. Иногда давал нам хлеб. Но когда он ушел, мы обнаружили, что по всей квартире расползлись вши. Целый год после его ухода мама кипятила даже верхнюю одежду, проглаживала одеяла.

Сейчас я очень четко могу ответить на вопрос – что можно чувствовать при слове «война». Война — это несчастье и беда всего народа, это -голод и холод, это — унижение и боязнь лишний раз выйти на улицу, это -гибель взрослых и детей. Вот почему так плакала мама, когда объявили войну, так переживал отец!..

…В воронежской школе-интернате, где мы с мужем выступали накануне очередной годовщины Победы советского народа в Великой Отечественной войне, одна девочка спросила: «Что вам больше всего запомнилось в оккупации?» Больше всего запомнились мне два момента. В самом начале войны кто-то донес на отца, что он партизан (отец работал завучем в интернате для незрячих детей). Явились немцы, схватили отца, поставили его лицом к стене, офицер вынул пистолет, начал кричать, постоянно повторяя слово «партизан». Мы в это время были вместе с отцом, который не смог оставить слепых детей, так как директор сбежал. Выручил случай. Бухгалтер интерната, который до советской власти был священником, облачился в свой прежний наряд и начал доказывать, что отец не партизан, а учитель. Около часа длилось все это. Наконец офицер, больно ударив отца рукояткой пистолета по голове, ушел. Это было днем, а к вечеру мой отец поседел.

Второй момент, который врезался в память, связан с событиями конца 1943 года. Житомир при освобождении его от немецко-фашистских захватчиков дважды переходил из рук в руки. И когда наши войска второй раз пошли на штурм, ночью они применили осветительные ракеты. Мы проснулись от того, что на улице было светло, как днем. Стоял ужасный грохот. Мы выбежали на улицу, от растерянности не зная, куда бежать, что делать. Первым опомнился отец, мы бросились к землянке и просидели там до утра. А утром узнали радостную весть: наши войска снова взяли город. И уже навсегда.

Я пишу эти строчки, рассказываю ребятам о пережитом с единственной целью: чтобы они знали, что война -это тяжкое испытание для всех. И то, что мы победили в этой священной борьбе, – заслуга всего народа, заслуга людей всех возрастов и национальностей Советского Союза. Мы освободили от немецкого ига не только нашу страну, но и другие страны Европы, которые захватил Гитлер. И эта Победа досталось нашей стране нелегко. Об этом сейчас нужно помнить каждому молодому человеку и быть готовым к защите своей Родины.

После освобождения Житомира я училась в школе, потом поступила и закончила с красным дипломом Киевский госуниверситет, философский факультет. В 1960-м я переехала в Воронеж. Работала на кафедре философии Лесотехнического института -вначале ассистентом, а после защиты диссертации доцентом кафедры философии. Сейчас на пенсии. Веду активную общественную работу в женской организации «НеЖДИ» и в Совете ветеранов Ленинского района г. Воронежа.

Инна Степановна ГОШУК,

член Совета «НеЖДИ»,

кандидат философских наук, доцент

Нина Митрофановна Минина

«Мы видели зарева пожарищ и свет прожекторов»

Война нашу семью застала в Воронеже. Мне было уже восемь лет, и я ходила в школу, а мои две сестрички в детский садик. Отец в первый же день войны ушел на фронт. Служил он в разведвойсках, домой возвратился живым, но сильно израненным.

Когда на Воронеж стали наступать вражеские войска, начались бомбежки. Над городом летали самолеты и сбрасывали, сбрасывали бомбы. Помню, как в первый же день бомбежки погибло 18 человек, военных и гражданских. Это была первая братская могила, какую мне довелось увидеть. Жители стали покидать город. И за нами приехал на лошади мамин брат, он увез нас в село Сенное Рамонского района. Но и здесь взрывались снаряды, громыхали орудия. Рядом с селом проходила трасса Воронеж-Москва, и все продвижения войск проходили рядом.

Мама работала на полях, убирала урожай, а мы, дети, сидели в погребе. Ночью мы выходили подышать свежим воздухом. Нам хорошо были видны зарева пожарищ в Воронеже и работа прожекторов. Земля же под ногами содрогалась, и мы засыпали маму вопросами: почему да почему? В ответ она нередко плакала.

Однажды мы наблюдали, как в воздушном бою фашисты подбили советский самолет. Наш летчик летел на парашюте, но его подстрелили, и он стал стремительно падать, и мы увидели, как отдельно от него падал один сапог. Самолет упал на поляну и загорелся, мертвый летчик завис на дереве. Потом узнали, что это был уроженец Украины, некто Савченко. На месте его гибели наши военные установили памятник, а погибшего летчика увезли.

Бои за освобождение Воронежа продолжались, они принесли много разрушений и гибель людей. Только в январе 1943 года город освободили от фашистов. Постепенно люди стали возвращаться, восстанавливать родной Воронеж.

После войны я работала на заводе радиодеталей юстировщицей. За хорошую работу награждена орденом «Знак почета» и медалью «100 лет В.И. Ленину». Ветеран труда. В 1983 году ушла на пенсию.

Нина Митрофановна МИНИНА,

член Совета ветеранов

войны и тыла г. Воронеж

Иван Федорович Жашков

«Катюши» били и били, а мы сидели в подвалах»

В наше село Веретье немецкие захватчики ворвались в августе 1942 года. Я слышал от родных, что бои приближаются все ближе и ближе, но не представлял, что война в действительности окажется такой страшной. Захватчики села были союзниками фашистов, отряд их состоял из венгров. В нашей школе они оборудовали для себя госпиталь, а самую трудную работу заставляли выполнять молодых женщин и детей. Кроме того, снаряжали специальные отряды и отбирали у населения все продукты питания. Жители села и мы, дети, сильно голодали.

С наступлением зимы наше положение стало еще хуже. Было много снега, стояла морозная погода. Радовало одно – венгры не были готовы к русской зиме.

К счастью, в начале 1943 года началось наступление наших войск со стороны Белгородской области. Село находилось в низине, а наступление шло с возвышенности. «Катюши» били и били целую ночь. Мы сидели в подвалах — только так можно было спастись. К исходу суток бои стали отдаляться, и мы вышли из укрытий. Село было полностью разрушено, и вокруг валялись трупы оккупантов. Но нам не удалось пообщаться с нашими освободителями, русскими солдатами, т.к. они погнали дальше захватчиков.

А нам нужно было думать, как восстановить свои жилища. Довольно долго пришлось рыть землянки и жить в них. Очень много было забот, почти непосильных, но труднее всего было пережить гибель близких людей. Многие не вернулось с фронта, в их числе и мой старший брат Михаил Жашков. Он погиб на переправах в боях за освобождение Белоруссии. Наша семья помнит его. Так же, как в других семьях помнят всех наших соотечественников, погибших за освобождение Родины.

Иван Федорович ЖАШКОВ

Людмила Павловна Терентьева

«Мою любимую кофточку мама вынуждена была обменять на еду»

Я, Терентьева Людмила Павловна (урожденная Стефанова), родилась 6 мая 1937 года.

22 июня 1941 год. Мне четыре года. Я в Донбассе у бабушки и дедушки. Мамочка моя в Алуште, в Крыму — у нее закрытая форма туберкулеза. Папа – в Запорожье работает на авиационном заводе начальником цеха. Мамочка с большим трудом добралась до меня и забрала в Запорожье, а у меня – коклюш…

В Запорожье начались воздушные тревоги и бомбежки. Помню, мы с мамой бежим в щель -так называли бомбоубежище. У мамы большая сумка, где бутылка с молоком, булочка, вода и большая мокрая холодная простыня.В щель нам входить нельзя, так как я все время кашляю и меня рвет в эту простыню. Мы сидим у самого входа и смотрим на небо, а там движутся очень красивые светящиеся лучи. Потом мы идем домой, а папа еще на крыше: он сбрасывает зажигалки.

В конце июля начинают эвакуировать завод. Мы с мамой едем в товарном вагоне. Там сделаны полки в несколько рядов, и очень много детей с мамами и бабушками. Так как ступенек у этого вагона не было, то приделали из проволоки петлю, чтобы можно было залезть.

Ехали очень долго. Последние вагоны обстреляли самолеты, и они сгорели, а к нам в вагон подселили уцелевших людей. Наш состав очень часто останавливался и подолгу стоял в поле. Женщины выскакивали из вагонов: почти у каждой были два кирпича и щепочки. Женщины разводили маленькие костерки и пытались что-то сварить для детей. Но вдруг – гудок, и все бегут к своим вагонам, забрасывают горячие кирпичи в ворота вагонов и на ходу вскакивают в поезд.

Однажды моя мама отстала от состава, и два дня я ехала с маминой подругой, тетей Натой и ее двумя детьми. Мне было нестрашно, так как меня успокаивали, но, представляю, сколько пережила моя мама.

Папин завод эвакуировали в Омск. За несколько дней до приезда в Омск я заболела скарлатиной, и нас с мамой хотели высадить из вагона. Но тетя Ната нас отстояла. Какая она была боевая!

В Омск мы прибыли в начале сентября, и нас с мамой на «скорой помощи» отвезли в больницу, но маме не разрешили остаться со мной. Поселили всех эвакуированных в так называемых бараках. Раньше это были конюшни. Каждой семье выделили несколько стойл и разделили фанерной перегородкой. Окна были вверху, был земляной пол и была железная печка. Электричества не было, мы вечером зажигали коптилки. Потом, конечно, все постепенно улучшили: полы постелили деревянные, а печки выложили каменные, подключили электричество, вырыли погреба.

Папа мой в то время был начальником цеха авиационного мотостроительного завода им. Баранова. Он эвакуировал завод. На машинах с оборудованием они выехали в самый последний момент перед захватом Запорожья немцами. Потом мне отец рассказывал, как он вместе с главным бухгалтером вез целый мешок денег, положив его в грязный угольный мешок и бросив себе под ноги.

В зиму 1941-1942 годов я переболела почти всеми детскими болезнями: остаточный коклюш, скарлатина, корь, ветрянка, краснуха, свинка… Бедные мои родители! Лечил меня наш сосед по бараку, добрый доктор дядя Миша Пантофель. Он меня очень жалел и давал сладкий порошок, а мама меня закутывала опять же в мокрую холодную простыню -очевидно, потому, что у меня держалась высокая температура.

Эта зима была очень холодной и голодной. Мама из-за моих бесконечных болезней не работала, зато папа работал сутками. На работе ему давали паек, и он мне в кальке приносил кусочек мяса или рыбы, еще совсем немного, с ложку, каши. Но какая же это была вкусная еда! И я всегда так ждала отца с работы!

Перед войной папа год был в командировке во Франции и привез для меня наборы одежды в больших коробках – на 3, 4 и 5 лет. Эти вещи в годы войны мама меняла на продукты. Я помню голубую гарусную кофточку с белыми цветочками – она мне так нравилась! Но мама и ее обменяла… А я ходила в папином пиджаке, подвязанном веревочкой, и большом колючем платке, который мама выменяла на ту кофточку.

Весной 1942 года мама пошла работать. Кстати, туберкулезные каверны у нее зарубцевались: как говорили, от сильных стрессов. Мне вешали на шею ключ, и я целый день бегала возле барака.

Весной всем работникам завода выделили огороды и выдали по мешку картошки. Осенью мы выкопали очень много картошки (был урожайный год), и зимой нам было уже не так голодно.

Зимой 1943 года мы с мамочкой чуть не угорели. Чтобы сохранить тепло, мама закрыла вьюжку раньше, чем прогорели угли. Папа в ту ночь работал, и спасли нас соседи: почувствовали запах гари. Бабушка Фира и дедушка Лева отпаивали нас свекольным квасом и этим же квасом мыли нам головы. Их сын Яша был на фронте. Потом нас с мамой они посадили на скамейку во дворе и закутали в пальто и одеяла.

В 1944 году мы переехали в хорошую квартиру в центре Омска, и в этом же году я пошла в школу. Школа была маленькая одноэтажная -начальная школа. Там было очень тепло, и нам давали чай и кусочек хлеба. Всем выдали старые газеты, на которых мы учились писать. Учительница была старенькая. У нее погиб сын на фронте, и она все время плакала. Нам было ее очень жалко, и мы тоже плакали.

Рядом со школой был госпиталь. Мы часто бегали туда выступать: читали стихи, пели песни, танцевали. Нас там очень хорошо встречали раненые, они хвалили нас и угощали кусочками рафинада.

Когда пришел май 1945 года, пришла Победа, мне было 8 лет. И я очень хорошо помню, как все смеются, пляшут, обнимаются и бегут на главную площадь Омска. И мы, детвора, бежим вместе со всеми, смеемся и плачем вместе со всеми, не совсем понимая – почему…

С большой теплотой и любовью я вспоминаю людей из нашего дома -ул. Гусарова, д.13. Как дружно все жили, как помогали и заботились о тех, кому было особенно трудно, как делились последними крохами, как устраивали общие дни рождения и обязательно дарили подарок: туфли, чулочки, шапочки и т.д. Сколько было радости у нас, детей, от этих подарков! Вот таким мне вспоминается мое военное детство.

После войны, уже в 1948 году я из Омска переехала в Воронеж. В 1954-м закончила школу. Поступила в политехнический институт по специальности «радиоинженер». Работала инженером-конструктором во ВНИИС, на заводе «Электросигнал», на заводе им. В.И.Ленина. В 1992 г. ушла на пенсию.

Людмила Павловна ТЕРЕНТЬЕВА

Валентина Егоровна Нестерова

«Улица Плехановская представляла собой пустырь»

Фашистские захватчики вторглись в наш родной Воронеж, когда мне, Валентине Нестеровой, было 10 лет. Мы с отцом и мамой жили в частном доме на окраине города, рядом с пивзаводом. Уже велись бомбежки, взрывались снаряды. Гражданское население не было готово ко всему этому. Однажды случилось так, что очень много людей во время одной из бомбежек спрятались под железнодорожным мостом, что находился в километре от сельмашевского виадука. А вражеские летчики именно сюда стали сбрасывать бомбы. Началась паника, раздавались взрывы, стоны и крики о помощи – эту картину я помню до сих пор. Потом, когда вражеские самолеты улетели, моя мама, Анна Алексеевна, пошла за водой, т.к. все раненые просили пить. А у меня, пока ее не было рядом, в голове били молоточки: вернется ли?..

Вскоре нам пришлось идти к родственникам в село Подклетное. Перед уходом мы закопали в землю крупы и кое-что из продуктов. Немцы, к нашей радости, не смогли все это найти, и когда в 1943 году мы вернулись домой, то первым делом эту заначку откопали. Ох, как она нам пригодилась!

Территория Подклетного тоже была оккупирована фашистами. Мы в селе провели долгих восемь месяцев. Но опять-таки нас заставили покинуть Подклетное немцы. Под их конвоем мы переходили из села в село. Люди нам, горожанам, встречались разные – одни от нас отмахивались, потому что трудно было своей семьей жить, но в большинстве своем встречались очень сердобольные люди, которые делились всем, чем только могли. Мама постоянно работала на деревенских полях, приносила домой в ведре сахарную свеклу, и мы ее варили. Летом мы собирали колоски и варили похлебку.

В свой родной дом мы вернулись в марте 1943 года. Путь пешком в десятки километров нам показался близким, хотя мы были полураздетые и босые. Дом наш оказался разрушенным, и спать пришлось в земляной яме, но, когда появлялось солнышко, мы выбирались погреться. Я стала ходить на железную дорогу и подбирать отработанный уголь. Туда ходили другие дети, мы на уголек набрасывались, как коршуны. Так мы снабжали свои семьи топливом. Бывало, что мама ходила по деревням и выменивала что могла на еду. Так, за иголки ей давали по одному яйцу, и, к примеру, 10 яичек нам хватало на полмесяца.

Когда Воронеж освободили, горожанам стали выдавать по карточке 300 граммов хлеба ежедневно. Но и здесь мама экономила, продавая хлеб, она покупала спички, соль, мыло. Так постепенно жизнь стала налаживаться – весной мы даже посадили в огороде картошку, фасоль и тыкву.

Хочу поделиться своим впечатлением от разрушенного города. Улица Плехановская представляла собой сплошной пустырь. Уцелевших зданий не было видно, причем, все здания были разрушены основательно. Был разрушен завод «Электросигнал», а на проспекте Труда не было видно ни одного жилого дома. Моя родная 25-я школа была тоже разрушена.

И только осенью 1943-го я пошла в 8-ю школу, меня приняли в четвертый класс. Мы писали перышками, привязанными к палочке, писали на обрывках газет разведенной сажей. Книжками делились, но т.к. наши учебники целый год пролежали под водой, то листочки рассыпались, когда мы их переворачивали. В классах были буржуйки, но все равно чернила замерзали. В школу мы ходили по сугробам, по нечищеным улицам, на расстояние до 3 километров. Но ни у кого не было и в мыслях пропустить день занятий. Учиться хотели все!

Воронеж был восстановлен, и он стал еще краше прежнего. Но боль и страдания от пережитого в детстве остаются в моем сердце до сих пор.

Валентина Егоровна НЕСТЕРОВА,

ветеран труда

Галина Васильевна Бодренко

«След от осколка напоминает мне о том страшном времени»

2012 год. Центр нашего любимого Воронежа. Улицы сияют чистотой, фасады домов отремонтированы, причем, сохранен стиль нашего старинного города даже в цветовой гамме. Тротуары, парки, центральная площадь покрыты плиткой. Впечатление, что ее каждый день «угощают» отменным моющим средством. Деревья, кустарники пострижены, подсвечены. В городе появилось много памятников, каждый из которых выполнен с большой любовью и отменным вкусом. А витрины? Такие раньше мы видели только в зарубежном кино или в глянцевых журналах. Много чего хорошего можно было бы еще сказать, но хватит…

Я вспомнила 1942 год. 4 июля. Немец рвался в город. Мой папа, Василий Герасимович, служил в батальоне Войцеховского, по защите Воронежа. Взрывы в городе. Мама с нами -мне 11 лет, сестренке 4 года. Бомбоубежище. А тут все бегут из города, кто как может добирается до Чернавского моста. Что делать?!

Маленькое отступление: в довоенные и послевоенные годы люди были милее, милосерднее. Все жили, как говорят, на зарплату. Все жили примерно одинаково -и в одежде, и в еде. Помню, мама покупала курицу только к праздничным дням. Так вот о добре и взаимовыручке, о помощи -даже незнакомым людям. Мама моя святой человек, человек доброты беспредельной. Помню, я держусь за маму, на руках у нее Эммочка – сестричка, в другой руке мамы небольшой чемоданчик, где все наше самое «ценное». Что там было? Помню: папин бостоновый «выходной» костюм, брюки-галифе, сапоги, белые рубашки (папа их очень любил) и детские платья. Эти вещи нам помогли «там» выжить. Мама их меняла на хлеб-соль. Но это было позже, в Борисоглебске, куда мы с трудом добрались.

Так вот: 4 июля мамочка с нами выбежала на улицу. Мимо проезжала полуторка, в кузове которой были вещи и люди. Вдруг шофер остановился. Он быстро взял меня и сестру, забросил нас вместе с нашим добром, чемоданчиком, в кузов. А в кузове было 13 человек, из них 7 детей, я -самая старшая. Мы быстро пересекли Чернавский мост. Ехали и видели, как люди бежали, дети плакали, старики ковыляли с палочкой. Когда мы проезжали очередное село, в небе появились «мессеры», и на бреющем полете они стали сбрасывать бомбы. Это был настоящий ад… Наша полуторка съехала в кювет. Дети плакали, взрослые приказывали нам лечь на землю и не шевелиться. Рядом разорвалась бомба, свист, грохот. Осколки били по машине, по людям. Один осколок попал мне в ногу, ниже колена, и кровь била фонтаном. Ни бинта, ни йода, естественно, ни у кого не было. Мама разорвала новую белую рубашку папы и перевязала мне рану… След от осколка до сих пор напоминает мне о тех страшных днях, что мы тогда пережили.

В январе 1943 года Воронеж был освобожден от гитлеровцев. Уже в марте папа нас забрал из эвакуации. Наш дом был разрушен (жили мы на улице Сакко и Ванцетти в доме № 74-а), и нам дали временное жилье. Город лежал практически весь в руинах. На домах, вернее, на останках домов появлялись надписи: «Мин не обнаружено». Последняя надпись, которую долго не закрашивали, была на старом здании областной глазной больницы по улице Карла Маркса.

Закончив факультет журналистики Воронежского государственного университета, первые годы я работала педагогом русского языка и литературы в радиотехникуме. С 1957 по 1988 гг. я трудилась в областном комитете телевидения и радиовещания. В конце своей трудовой деятельности работала ведущим режиссером. На счету у меня несколько документальных фильмов о лучших людях нашей области. Мне было присвоено звание «Заслуженный работник культуры РСФСР». Работа приносила мне огромное удовлетворение.

Много сил приложили воронежцы, чтобы город возродился, как птица Феникс. И сегодня, проходя по ухоженным улицам, проспектам, аллеям парков любимого города, не следует забывать, что пережили воронежцы в годы войны, с каким энтузиазмом они восстанавливали любимый город.

Дорогие молодые друзья! Помните это. Берегите мир. БЕРЕГИТЕ!

Галина Васильевна БОДРЕНКО,

заслуженный работник культуры РФ

Людмила Александровна Карыпаева

«При появлении фашистов я начинала всякий раз кричать»

Как часто мы говорим друг другу: «Сколько людей — столько судеб». Ну, а у нас, детей войны, была одна судьба — выжить во что бы то ни стало! И мы выжили, и выстояли в те лихие послевоенные годы.

Мой папа, Александр Береславцев, ушел на фронт в августе 1941 года. Письмо от него пришло почти сразу же, но так и осталось одним-единственным за всю войну. А мы -мама, бабушка, старшая сестра и я -каждый день из года в год встречали почтальоншу: а вдруг и для нас есть заветный треугольничек?!

В нашу станицу Темиргоевская Краснодарского края весть о войне пришла так же, как и ко всем, неожиданно. Оглушительная весть заставила людей бежать бегом на площадь: неужели, правда, война, и что это такое? Тогда я мало что понимала, мне еще не было трех лет…

А День Победы я помню хорошо, мне уже шел седьмой год. И в этот счастливый для страны день люди тоже бежали к площади, к военкомату -туда, где была стрельба в воздух. Люди кричали, рыдали, радовались, обнимались. А мне никогда не забыть мою маму. Одетая в папин пиджак, она молча стояла, не получив (пока!) похоронку о гибели отца. Прямая, как каменная, строго сжав губы, она стояла и смотрела только вперед. А я, босая, в каком-то длинном платье, держалась за ее юбку и не плакала, хотя, глядя на нее, мне почему-то хотелось заплакать.

Станица Темиргоевская была расположена примерно в 120 км от Краснодара. Железной дороги поблизости не было, поэтому здесь не велись крупные бои, но бомбежки велись, гул пролетающих самолетов мы слышали хорошо. Через станицу проходили в основном немецкие батальоны, они нередко останавливались, чтобы отдохнуть. Хорошо запомнились август 1942-го и зима 1943-го. В наш дом нагрянули румыны -погреться и отдохнуть. Топот ног, гогот, чужая речь заполнили нашу хату. Мы все забились на кровать, испуганные, молчаливые. А захватчики как-то незаметно стащили у нас бутылку гаулена. Это такой сладкий тростник, мы его называли «медом». Потом они заметили на веревке перед печкой полотенца развешанные и тоже стали стаскивать и запихивать за пазуху. Тогда мама закричала: «Что же вы делаете!» На крик прибежал их старший, узнал в чем дело и стал бить румын по морде. Фашисты, когда проходили через станицу и останавливались в домах, вели себя хозяевами, не считаясь ни с кем. При их появлении я вдруг стала сильно кричать. От страха. Как говорила моя мама, потом я долго еще по ночам кричала, причем, всегда в одно и то же время. А еще у меня был сильный испуг от гула самолетов. Заслышав гул, мы всей семьей прятались под кровать. Я и в мирное время потом долго боялась гула самолета, всегда старалась куда-то забиться в угол. Меня лечили, как говорила бабушка, «отливали водой». Постепенно прошло.

Много бед принесла война нашим городам и станицам. Фашисты, отступая, поджигали дома, особенно большие. Хорошо помню, как горела наша двухэтажная школа, а мальчишки постарше через окна выносили книги и кричали во все горло: «Что такое вас ис дас? Немцы драпают от нас». Школу восстановили, конечно, и я в ней проучилась 10 лет. Потом я окончила институт в Новочеркасске, стала инженером, но не забыла, как из немецкой резиновой камеры мне сделали галоши. И я в них проходила все четыре школьных года.

После окончания института я работала в Туапсе, в лесхозе, но вышла замуж за воронежского парня и с 1967 года постоянно живу в Воронеже.

Военное детство не забыть никогда. Каждый год в День Победы мы всей семьей – я, мой муж Юрий, сын Игорь, невестка Светлана и внучка Женечка -идем к воинским мемориалам почтить память погибших воинов. Почтить память нашего отца и дедушки, отдавшего свою жизнь за спасение страны от фашистов.

Людмила Александровна КАРЫПАЕВА (Береславцева)

Василий Павлович Енин

«Мы были пленниками на родной земле»

Моя память часто возвращает меня в те далекие годы моего детства. Мирную жизнь в селе Голосновка Семилукского района Воронежской области нарушила война. Летом я помогал пасти корову, а в то раннее утро 1942 года я немного вздремнул под деревом. Вдруг слышу грохот, скрежет. Вздрогнул -и увидел чудовищно огромные танки, бронетранспортеры, автомашины, мотоциклы. Все это двигалось на меня с бугра. Я припустил к дому что было сил, корова -за мной. Но автоматчики стали стрелять в меня с криком: «Партизаны! Партизаны!». Меня спасла наша старая яблоня. Я упал на землю, а пули попадали в дерево — ствол у яблони был толстый.

Дома у нас была мама, младшая сестра и дедушка. Отец был на фронте с первых дней войны. Он прошел с боями почти до самого Берлина, а в апреле 1945 года погиб. В тот день, а он был воскресный, мама приготовила вкусный обед. Незваные гости ворвались в хату, гоняли во дворе кур, стреляли в них, а мы все застыли от ужаса и страха. Немец-переводчик приказал быстро собраться, так как все население будет эвакуировано в тыл к немцам на принудительные работы. Мама, как могла, быстро все повязала в узлы, повесила все это на корову, а коза Катька сама увязалась за нами. Я держался за мамин подол, а сестренку она несла на плечах. Колонну эту сопровождали фашисты на лошадях и с автоматами на шее. Если кто-то падал или отставал – пристреливали. В какой-то момент моя рука ослабла, и я потерял мамину юбку. Колонна обходила меня, но чей-то крик: «Апроська! Васька упал!» всколыхнул и меня, и маму. Она успела выхватить меня прямо из-под копыт лошади. Вот теперь-то я понял, что мы настоящие пленники. Пленники у себя дома, на своей родной земле.

Итак, шествие наше продолжалось. Направление было на железнодорожную станцию Курбатово. Здесь нас переселили в вагоны-телятники и далее повезли до станции Щигры Курской области. Немцы быстро провели отбор людей. Молодых парней и девчат посадили в вагоны для отправки в Германию, а женщин, стариков и детей погнали в лагерь, обнесенный колючей проволокой. Днем всех сгоняли на ток молотить зерно. Мы, дети, тоже стучали палками по снопам. Работали до позднего вечера.

Незаметно подошла осень, пора уборки картофеля. Мы собирали ботву, разжигали костерок и нам разрешали печь картошку. Это единственное время, когда я наедался. Случалось, что попадалась тыква или морковь. Но холода приходили все чаще и чаще, особенно по ночам. На земле спать стало невыносимо холодно. Мы поднимались, прыгали, бегали, -совсем ослабевали от недосыпания. Немцы хохотали над нами, но все-таки перевели нас в свинарник и позволили взять туда солому. Одеваться нам разрешали в одежду с убитых русских солдат.

Когда пришла настоящая снежная зима, для матерей наших работы прибавилось. Они должны были расчищать снег. Мама моя очень ослабла, и однажды ее полицай чуть не застрелил, но одумался и сильно ударил прикладом по голове. Мама залилась кровью.

И все-таки мы чаще стали слышать отдаленные звуки артиллерии. Это означало, что приближаются наши войска. Пришла весна 1943 года. Нас освободили наши солдаты -выпустили из свинарника. Радости не было конца. Ну, а уже когда подошла армейская кухня, мы наелись солдатской каши. Вкус ее я запомнил на всю жизнь.

Вот так подошло время возвращаться домой. Путь был долгий и нелегкий. Но это -путь домой! К концу апреля добрались до своей деревни и увидели одни пепелища. Все сгорело дотла. Спать всем приходилось в немецких землянках с нарами, а кормились тем, что давала природа – щавель, желуди, «баранчики», гнезда птиц и другое.

Мы, пацаны, много ходили по окрестным полям, где лежали трупы солдат, и наших бойцов, и немецких. Много чего находили, но после того, как подорвались на мине два мальчика и погибли, нам строго-настрого запретили лазать по полям и блиндажам. Вот так незаметно к концу подходила война, и заканчивалось мое раннее детство.

В семье я был один «мужчина», и я чувствовал, что в ответе за маму и сестренку. Учился старательно, на отлично и хорошо. Но опаленные войной детские годы не забываются, так же, как и память о погибшем в этой войне отце.

После войны я закончил школу, семь классов в с.Голосновке Воронежской области. Затем поступил в ремесленное училище в г.Воронеже. Закончил его на отлично и был рекомендован в Саратовский индустриальный техникум. Учился вместе с Ю.А. Гагариным. После окончания был послан на работу мастером в ремесленное училище г.Челябинска. В 1960 году переехал в Воронеж и поступил в Лесотехнический институт. После окончания был призван в армию и оставлен для дальнейшего прохождения службы в армии. Закончил военную академию, служил в ГДР, Южной Америке, в Перу. В 1992 г. уволился в звании полковника и возвратился в Воронеж.

Василий Павлович ЕНИН,

полковник в отставке

Зинаида Дмитриевна Репка

«Наше село фашисты захватывали четыре раза»

Когда началась война, мне было уже 13 лет. Жили мы в селе Графское Харьковской области. У меня было два брата, старший учился в военном училище в Москве, а мы с младшим братом, мамой и папой жили все вместе.

Весть о начале войны ошеломила всех. Когда отец ушел на фронт, мой старший брат к тому времени уже воевал под Ленинградом. Но очень скоро мы узнали, что он погиб. В нашу семью пришло горе.

Когда в наше село вступили фашисты, наше горе умножилось. Вооружены они были, как говорится, до зубов. Вели себя нагло, властно. Мирное население было подавлено, но все жители села старались спрятать детей. Немцы заставляли всех работать – селяне валили лес, обрабатывали поля. И если немцы запасались всем лучшим, что они видели – резали скот, забирали птицу, овощи, фрукты, то нам приходилось есть лебеду, мерзлую картошку, дикие орехи.

Наше село фашисты захватывали четыре раза, и столько же наши военные его освобождали. Бомбежки были сильные. Помню такой случай. Послала меня мама за водой в колодец, а он недалеко от хаты. Я воду набрала, несу ведра, и вдруг меня начал снайпер обстреливать. Слышу голос мамы: «Зина, ложись! Доченька, не шевелись, лежи тихо!» Я легла на землю и затаила дыхание. Вот так я осталась живой.

Немцы очень боялись партизан. Когда они прознавали, что сын, отец или дочь в чьей-либо семье партизанят, то безжалостно расстреливали всех членов этой семьи. У нас были очень красивые места – кругом леса, река Северный Донец. И местные партизаны знали окрестности хорошо. Ну, а фрицы даже с наших полей отправляли плодородную землю в Германию.

Несмотря на фашистский режим, советские люди помогали друг другу. Как-то пришли к нам в дом староста, офицер немецкий и солдаты, они приказали моей маме, чтобы она к обеду принесла им крынку топленого масла. О том, что его у нас нет, они и слушать не стали. В итоге они заперли маму в сарае, т.к. она не выполнила их приказание. Я тогда очень плакала, но мне помогли люди. Я ходила по домам и собирала по крохе масло, и мне давали кто сколько мог. Я насобирала топленое масло и отнесла его старосте. И маму отпустили домой!

В конце августа 1943 года наши войска освободили Харьков от немецких оккупантов, и мы немного вздохнули. Но ждать Дня Победы было еще долго. У меня день рождения – 9 мая, и нашу Великую Победу над фашизмом тоже объявили 9 мая 1945 года. Представляете, какой это для меня праздник!

После войны я закончила педагогический институт в Харькове, работала учителем истории, потом директором школы в с. Пильна Харьковской области. Мне присвоили звание заслуженного учителя.

Зинаида Дмитриевна РЕПКА,

заслуженный учитель Украины

Борис Алексеевич Гошук

«В 12 лет сознавать ВОЙНУ страшно»

Девятое мая 1945 года навсегда останется в истории днем величия и славы нашего народа, победившего в самой страшной для всего человечества войне. Память о той войне будет вечно хранить наш мир от новых потрясений. Современная молодежь должна знать, что помнят о войне дети военного времени.

Детские размышления о войне самые разнообразные. Я, например, считаю, что война обязательно связана с расставаниями и встречами родных и близких людей. В июне 1941 года моя мама, Мария Самойловна, и мы, несовершеннолетние дети -Антонина, Николай, Борис и Василий, проводили в армию отца, Алексея Николаевича Гошука, 1898 года рождения. После этого наступило тревожное и томительное ожидание от него вестей. Это ожидание протянулось до трех лет. И только после освобождения нашего села от немецких захватчиков мы, наконец, получили долгожданную весточку о том, что он жив. Отец был трижды ранен при защите нашей столицы г. Москвы. Естественно, нашей радости не было ни конца, ни края от того, что отец жив. В 1945 году он демобилизовался из рядов Советской армии и возвратился в семью. К сожалению раны, полученные в боях, давали о себе знать, и в 1951 году его не стало.

Оставшись без отца, мы сами пробивали себе дорогу в жизни. К счастью, все дети нашей семьи получили среднее и высшее образование и стали достойными гражданами Родины.

Война -это не только разлука с родными и близкими. Это -захват и порабощение чужих земель. Как это происходило, покажу на примере нашего села.

…В полдень 15 июля 1941 года в наше село ворвались гитлеровцы. С первых же минут начались грабежи, разбои, насилия, убийства. Сначала фашистские изверги расправились с оставшимися в селе активистами советской власти, еврейскими семьями и пленными советскими бойцами и командирами. Затем они выгнали из хат стариков, женщин и детей. Люди стали жить в сараях, погребах, в хлевах и наспех сооруженных окопах. Оккупанты забрали не только коров, свиней и овец, но и кур, уток, хлебные и овощные запасы, что обрекло наших людей на голод.

Мне думается, война – это самое страшное, самое чудовищное, что есть на свете. Ведь гибнут миллионы людей. А для тех, кто жив – это горе и слезы. В памяти моей сохранился один эпизод. За день до захвата немецкими оккупантами нашего села небольшой отряд выходящих из плена советских бойцов встретили наши родители. На привале они их накормили, угостили молоком, дали для курящих махорку и просили быстрее возвращаться на захваченные врагом земли. В десяти километрах от села наши бойцы навязали бой наступающим немецким захватчикам. Бой был неравным, и многие из наших бойцов погибли. Через три дня родители с детьми пошли, чтобы их захоронить. То, что я увидел там, потрясло мою еще неокрепшую психику: у меня, я помню, текли слезы, я не мог ни пить, ни есть. Ведь многих из убитых бойцов я недавно видел, общался с ними, а теперь их нет – как же так?! Сознавать это было страшно.

Война – это рост ненависти и протеста против поработителей, немецких захватчиков. В обстановке жестокого террора и зверских издевательств гитлеровцев и их прислужников-полицаев среди населения Парипсы исподволь стало пробиваться чувство протеста против иноземных захватчиков. Сначала это проявлялось в простой житейской взаимовыручке семей – люди делились между собой последним куском хлеба, прятали тех, над кем нависала опасность преследования оккупантами. А потом вдруг на стенах домов и заборах стали появляться написанные от руки записки-листовки, призывающие жителей к мужеству, терпению и сопротивлению. По многим признакам люди догадывались, что где-то рядом, а может, и в самом селе, среди односельчан есть смелые люди, пробуждающие народный гнев против извергов-оккупантов. И пробуждалось, росло-разрасталось это святое чувство сопротивления кровавым захватчикам.

Даже местные подростки не стояли в стороне. По заданию подпольщиков молодые патриоты собирали и передавали сведения об оккупационном режиме, настроении населени я , дислокации вражеских войск. Данные, добытые мальчишками, порой были очень ценными.

Однажды я в отместку за повешенных в нашем селе партизан бросил камень в лобовое стекло проезжающей немецкой машины и ранил младшего офицера фашистской армии. Машина остановилась, меня схватили и хотели расстрелять. И только благодаря моей матери, которая бросилась в ноги немцам и упросила не убивать меня, я остался жив.

Вспоминается еще один эпизод. У меня дома хранилось трофейное огнестрельное оружие. По доносу одного из соседей к нам пришли два венгерских солдата, чтобы забрать оружие. Но мне удалось залезть на чердак и через соломенную крышу вместе с винтовкой скрыться в лесу. Солдаты избили прикладом мать и потребовали принести оружие, но, к моему большому счастью, их воинская часть срочно была переброшена в другую местность.

Голод и холод -непременные спутники войны. Моей матери и ее детям в полной мере пришлось познать, что такое голод. После ухода в армию отца на руках матери осталось четверо несовершеннолетних детей, которых нужно было накормить, одеть, обуть и обогреть. Спасибо родственникам и близким знакомым, которые частично делились с нами куском хлеба, картошкой, свеклой и другими продуктами. В летнее время мы спасались от голода сбором съедобных трав. Чтобы утихомирить голодные спазмы желудка, пили воду. С наступлением осени, под смертельным страхом перед полицаями, собирали в поле зерновые колоски, оставшуюся в земле картошку, свеклу и другие съедобные овощи. Возле дома было 2,5 сотки земли огорода. Это помогало нам выжить.

Беспредельную радость жителям села Парипсы принесло утро 15 декабря 1943 года. Наши войска освободили Парипсы. Жители с огромной радостью встречали своих освободителей. Но до окончания войны еще оставалось полтора года.

Мы, дети войны, как могли, содействовали приближению Дня Победы. Помогали раненым, находящимся на излечении в госпитале, собирали теплые вещи, махорку для отправки солдатам на фронт, вместе с взрослыми работали на колхозных полях, заготавливали для общественного скота сено, возили на волах на ток зерно. Трудились, как говорится, не покладая рук.

Грозные годы военного лихолетья оказали большое влияние на формирование моего характера и на выбор жизненного пути. Еще будучи несовершеннолетним мальчишкой, я определил для себя, что моя профессия будет связана с защитой Родины. В 1946 году я поступил учиться в школу юнг в г.Киеве, которую окончил в 1947 году по специальности «корабельный электрик и моторист торпедных катеров» и был направлен для продолжения службы на Тихоокеанский флот. В 1952 году, будучи на срочной службе, окончил вечернюю среднюю школу и поступил учиться во Второе военное морское политическое училище, которое окончил в 1955 году по специальности «политработник ВМФ» с присвоением воинского звания – лейтенант корабельной службы. После окончания училища был направлен для продолжения дальнейшей службы на корабли Черноморского флота в г.Севастополь. В 1960 году на основании закона «О новом сокращении Вооруженных сил СССР» от 15 января 1960 года я уволился из ВМФ и переехал на постоянное место жительства в г.Воронеж. В 1960 году поступил в ВГУ на исторический факультет, который окончил в 1966 году и был направлен на работу в ВЛТИ на кафедру политэкономии и научного коммунизма, где трудился в качестве заведующего кабинетом, ассистента и старшего преподавателя. С сентября 1976 году по сентябрь 1977 году учился в аспирантуре при ВГУ. Награжден десятью медалями СССР. Воинское звание -капитан 3-го ранга. Сейчас нахожусь на пенсии, являюсь членом Совета ветеранов войны и туда. Веду работу по патриотическому воспитанию молодого поколения в школах Ленинского района г. Воронежа.

Борис Алексеевич ГОШУК

Борис Иванович Морщак

«Нервных всплесков для юного организма было много»

Самое начало войны я не запомнил. Помню только, что отец сказал: «Началась война, и я иду в военкомат записываться добровольцем». Провожали мы его на фронт в конце июня. Точно помню место сбора добровольцев -на улице Кольцовская, возле дома, который стоит немного в глубине между улицами Комиссаржевской и Карла Маркса. Мама, я и мой младший брат – мы провожали отца на фронт.

Прослужил отец всю войну, от первого до последнего дня. Пришел с войны в декабре 1945 года. Он дошел почти до Берлина, закончил войну в Потсдаме. За все время войны отец не получил ни одного ранения, хотя служил в саперных частях. Но он рассказывал, что было много случаев, когда был на волосок от смерти.

Жили мы около вокзала Воронеж-2 на улице Донбасской. Параллельно улице шла железная дорога. Плюс к этому, рядом с нашим домом располагался завод «Сельмаш», который сразу перепрофилировался и занимался ремонтом танков. Таким образом, этот район был очень привлекателен для бомбежек.

…Одна случилась в воскресенье. Немецкие самолеты совершили 72 захода. На завод «Сельмаш» посыпались бомбы. Мы были на улице, когда раздались первые взрывы, и сразу побежали домой. Мама встретила нас, схватила и затолкнула на первом этаже в какую-то квартиру. Там она заставила нас залезть под кровать. По-видимому, ей это место показалось самым безопасным.

Метрах в 50 от дома было выкопано бомбоубежище. Как только закончился первый заход бомбардировщиков, мы туда побежали. Но тут начался второй заход, и взрывной волной нас буквально затолкало в двери убежища. У входа было много людей, и, пройдя немного вглубь сооружения, мы нашли место и там остановились. Сидели долго, бомбежка продолжалась почти весь день. В течение этого времени мы ощутили два удара в непосредственной близости от нас. Впечатление было такое, будто сильно стукнули по голове. Когда мы вышли, нам показали на поверхности земли то место, где мы находились во время бомбежки. Примерно в 15 метрах от этого места зияла воронка от разорвавшейся бомбы. Вторая бомба лежала в четырех метрах от нашего укрытия, но она не взорвалась. Если бы эта вторая бомба сработала, то мы могли бы погибнуть.

Закончилась бомбежка часов в 6-7 вечера. Нам сказали, что в доме оставаться нельзя, поэтому нас отправили в хорошо оборудованное бомбоубежище. Оно находилось в подвале так называемого «дома специалистов». Когда проходили по улице, увидели ужасную картину. Там до бомбежки начали ремонтировать сараи. Снесли старые помещения, выкопали общий периметр и из бутового камня выложили подвалы. Перекрывать их не стали, а сделали общий сарай, чтобы потом установить перегородки. Погреба все были открыты, и одна бомба попала в них. Одиннадцать человек там было: две женщины, два ребенка, остальные мужчины. Прямое попадание. Мы увидели мертвые тела, они лежали возле разбитого сарая. Впечатление ужасное.

В бомбоубежище мы пробыли до следующего дня. Нам разрешили вернуться домой, предупредив, что на следующий день будет эвакуация. Как только эшелон будет подан, за нами приедет машина. Нужно готовить самое необходимое. И действительно, на следующий день подошла машина, к нам забежал мужчина и дал нам пять минут на сборы. Мать взяла с собой машинку «зингер» и еще какие-то мелкие вещи. Побросали все в кузов, сели, и нас повезли на станцию Воронеж -1. Там стоял состав из пульмановских вагонов. Нам сказали: «Сидите и никуда не отходите, поезд может тронуться в любой момент без сигнала». Просидели так сутки. Потом мы ехали в Сибирь. Конечной точкой нашего пути был город Камень-на-Оби, что в Алтайском крае. Но первая остановка была в Новосибирске. Ехали туда полтора месяца. Нас часто загоняли в тупик, составы с ранеными и техникой шли один за другим, каждый поток в своем направлении. Только когда появлялось в движении окно, нас выводили на пути, и мы двигались дальше.

Как-то рядом с нашим поездом остановился военный состав. Вдоль опломбированных вагонов ходил солдат с винтовкой. Пломбы тогда делали из свинца, и они очень высоко ценились в нашем детском сообществе. Вот кто-то из пацанов и говорит: «Сорвать бы пломбу». Я говорю: «Да разве можно?!» Они: «Да ты испугаешься!». В общем, завели меня, я подбежал и сорвал пломбу. Солдат увидел, и если б не наши женщины, он бы меня, наверное, убил. Понятное дело, ему-то под трибунал идти за такое. Женщины вызвали коменданта, который составил акт о хулиганских действиях несовершеннолетних подростков, а мне, в заключение, хорошенько отвесили.

Мы приехали в Новосибирск поздно ночью. Свет от прожекторов, крики, гудки, кто-то потерялся -такое тревожное ощущение сохранилось от этого эпизода. Все выгрузились из вагона и встали рядышком, а часа через 2-3 нас посадили на баржу. Проплыли километров 200 и оказались в городе Камень-на-Оби, находится он между Барнаулом и Новосибирском.

Нас подселяли к местным жителям. Мы попали в дом зажиточных людей. В нем жили Мария Ивановна Горохова, ее сын Петя и бабушка, мать мужа Марии Ивановны. Бабка старой сибирской закваски, самая настоящая Салтычиха. Нам отвели комнату, и бабка указала границу, где мы могли находиться, дальше ни шагу. Мария Ивановна была учительницей начальных классов. А это был год, когда я должен был пойти в первый класс. Именно там, в городе Камень-на-Оби сентября я и пошел 1 сентября в первый класс.

Зимы там суровые. Буран завывает дня 3-4, не видно ничего. Утром, когда на улице минус 30 или даже минус 40, а на небе яркое солнце, люди начинают выползать на улицу и откапывать дома. В школу мы ходили со своими дровами, сначала натопим классную комнату, а потом начинаем заниматься. У меня почти на весь год хватило тетрадей, которые мы привезли с собой. Мама побеспокоилась об этом. А у кого-то не было ничего, тетради делали из газет.

Весной Салтычиха стала настаивать, чтобы нас переселили, и нашу семью перевели на другую квартиру. На новом месте мы сами привели в порядок комнату, она не отапливалась и была предназначена для хранения картофеля. Мы выгребли примерно тонну этой картошки, все вымыли, вычистили, выскоблили полы и только потом заселились туда.

Третьим местом нашего проживания в эвакуации была комнатушка метров 8. Там была и русская печка, и «голландка». Стекла в окне не было, поэтому мы намораживали лед. С одной стороны печка топит, течет вода, а со стороны улицы намораживается лед. Весной, когда все растаяло, мы с братом нашли что-то типа слюды и вставили в оконный проём.

Дрова мы должны были заготавливать сами, поэтому летом мама поехала в составе бригады в тайгу на лесозаготовки. Там она пробыла месяц. Мы с братом все это время жили одни, правда, соседские тетки приглядывали за нами, но внимательного глаза, конечно, не было. Продукты мы получали по карточкам, которые выдавались на все: на мясо, на сахар, на жиры. Но фактически, кроме хлеба, по карточкам нам ничего не выдавали. Небольшой кусочек такого хлеба мы привезли в Воронеж и хранили его несколько лет как образец. Образец хлеба, который нельзя было есть! Он состоял из острых остюков и отрубей. Так мы что делали: клали буханку в воду, распускали, и остюки всплыли, а мы их вылавливали и выбрасывали, а оставшуюся жижу выпаривали и делали блинчики.

Через два года, как только освободили Воронеж, мы вернулись домой. В родном городе все было разбито. Мама поступила на работу в райком партии бухгалтером и каждый день ходила на левый берег пешком.

Подходил апрель 1945-го. На наш район было выделено десять путевок в пионерский лагерь «Артек», и их распределили по школам. Получилось так, что одна из них досталась мне. Перед отправкой меня привезли на склад, где было обмундирование, там мне подобрали одежду и обувь, иначе просто не в чем было ехать. Ехали мы в плацкартном вагоне, добрались до Симферополя, а там нас ждал автобус в Артек.

Второго или третьего мая к нам в лагерь приезжала жена Черчилля. Перед ее визитом мы разучили лозунги на английском языке, и когда она подходила к каждому отряду, то мы декламировали эти лозунги.

Утром девятого мая мы спали, и вдруг крик вожатой: «Ребята, победа!». Все вскочили с радостными криками, организовали линейку, где начальник лагеря официально объявил об окончании войны. Отделение солдат, которые нас охраняли, произвело троекратный ружейный салют… А когда мы приехали в Воронеж, я сразу слег с температурой сорок градусов. Врач болезни не нашла и убедила нас, что это нервный всплеск юного организма, и все будет нормально, все пройдет.

Борис Иванович МОРЩАК,

кадровый работник ОАО «Концерн «Созвездие»

Мария Васильевна Федоров

«Похоронки приходили все чаще, так мы понимали, что сражения идут жестокие»

Мое родное село Сухой Донец расположено в Богучарском районе Воронежской области. Когда началась война, мне было девять лет. Страшная весть облетела всю округу очень быстро. Наш папа, как и все мужчины, ушел на фронт, а мы остались с мамой и сестрой. Но расхолаживаться было некогда, нужно было убирать урожай. Все, кто мог ходить, трудились сутками, даже по ночам – трактора с фонарями шли впереди и освещали пшеницу. Но мы не бросали и учебу в школе.

Линия фронта подходила все ближе к правым берегам Дона. Нашу территорию захватили итальянские наемники. Это была осень 1942 года. Захватчики всех жителей повыгоняли из домов, и нам пришлось рыть для себя землянки в поле. На левом берегу Дона находились наши отступившие войска, и особенно по ночам были слышны перестрелки. Итальянцам, наверное, не хотелось воевать и погибать, вот они и стали открывать наши колодцы и сбрасывать туда оружие. Многие даже переодевались в гражданскую одежду, хотели затеряться и уйти. Но эти уловки им не помогли, через два месяца итальянских наемников выгнали из села, и мы смогли вернуться в свои дома.

Предстояла тяжелая зима 1943 года. К нам очень редко поступали последние фронтовые новости, в том числе о том, какие бои шли за Воронеж. Но, учитывая, как часто стали приходить «похоронки», мы понимали, что сражения были жестокие. Не обошел печальный конвертик и наш дом. В нем сообщалось о том, что наш отец погиб смертью храбрых. Память о нем мы храним вечно.

Мария Васильевна ФЕДОРОВА

Елена Алексеевна Кучеров

«Отец в плену три раза рыл себе могилу»

Когда дошла весть об освобождении Воронежа, мы двинулись из села Глазьево домой, в родной город. В феврале было очень холодно и снежно. Солдаты посадили нас, маленьких детей, в сани, укрыли своими тулупами, чтобы мы не замерзли. Как только подъехали к первому дому (у Чернавского моста), солдаты приступили к разминированию домов.

Нас вселили в первый уцелевший дом. Говорят, когда-то это была конюшня, построенная Петром 1. Дом был кирпичный, кладка была из двух кирпичей, потому и уцелел дом №8 на Чернавской улице. Две семьи поселили в двух комнатах. Тетя Маруся, врач (в плену она скрывала свою специальность), с тремя детьми и мы. Мама тоже была медиком, а еще с нами жила бабушка. Все мы спали на полу, где-то раздобыли печку-буржуйку и таким образом обогревались. Дров на улице было много, ведь город был сильно разрушен. Мама днем уходила разбирать завалы -стекла, кирпичи, она часто меня брала с собой. Мне было в то время четыре года, и мама очень боялась за меня, ведь в городе оставалось много бомб, и наши солдаты их находили и уничтожали.

Помню, в подвале нашего дома обнаружили немца, который там скрылся. Но все взрослые почему-то говорили, что это мадьяр. Соседи, хоть и сами были голодные, его тоже кормили. Потом он внезапно исчез. Тетя Маруся устроилась работать в больницу, что на улице Каляева, и мы с двоюродной сестрой Надеждой любили ходить к ней, когда она дежурила. Там, в больнице, она нас кормила необыкновенно вкусной жареной картошкой. Мама получала 500 рублей, а буханка хлеба стоила столько же. Бабушка, как старшая, делила эту буханку на восемь частей (мы взяли еще сироту Валентина). Первый кусочек хлеба выбирал сирота, потом шла очередь по старшинству. Каждый прятал свой кусочек хлеба — под тарелку, и, кстати, по сей день иногда под тарелкой нет-нет да увижу кусочек хлеба, который спрятала интуитивно. Но воровства среди нас никогда не было. Бабушка говорила, что обижать друг друга — великий грех. И мы очень боялись. Потом тете Марусе дали квартиру, она съехала со своей семьей, а мы остались.

Вскоре пришел с фронта хозяин квартиры, доцент мединститута, и привез своих двух девочек и новую жену из Польши, так как его первая жена умерла. Это была очень добрая полячка Мария Иосифовна. Хозяин взялся всякими способами нас выселять из квартиры, но нам было некуда уходить. Он разрушил печку, и снег шел прямо в этот угол. Мама уходила на работу, я дома не могла усидеть и бегала греться на улицу или к подруге, которая жила богато, по моим детским соображениям. Но когда доцент был на работе, его жена полячка меня зазывала домой и кормила. В его отсутствие я оставалась на какое-то время у них и делала уроки. Никогда не забуду, как на Новый год она угощала меня леденцами. Леденцы были особенные – петушки, рыбки с разноцветными перышками, по форме они были пузатенькие, а внутри пустые.Я хотела их подольше сохранить и показать маме, но мне строго-настрого было запрещено делиться своими детскими радостями с доцентом. Он был всегда чем-то недоволен и был очень жадный.

Мама устроилась работать в облздравотдел медстатистиком. Там сотрудникам давали рыбий жир. Я часто болела, и меня отправляли в Чертовицк, в детский санаторий. Там я училась, а мама ко мне приходила. У меня в майке всегда были ужи, мама их боялась, а мне было весело.

Потом нам дали квартиру на этой же улице, только в доме №4. Мама после войны стала разыскивать папу, но ей присылали ответ, что он пропал без вести. В Воронеже жила папина мать, так мне и ей платили маленькое пособие. Как-то я попросила бабушку погадать на молодой месяц, жив ли мой отец, а то родные не знали, как о нем молиться -в живых он или в мертвых. И когда я пришла в дом, то она сказала, что мой отец жив.

Мне было уже лет 12-13, когда вдруг в наше окно постучал мужчина. Мама его сразу узнала и сказала мне: «Лена, это твой отец». Она вышла к нему навстречу и кинулась отца обнимать. Он пришел намного позже окончания войны. Я прилипла к столу, когда слушала рассказ отца о своей жизни. Попал он на финский фронт. Потом оказался в плену, и там, в плену, он три раза рыл себе могилу. А когда его спрашивали, что он хочет перед смертью, то отец просил закурить. Папу отправили в барак. Он рассказывал, что финки брали наших солдат к себе в работники. Брали и его. Однажды финка гадала моему отцу на кофейной гуще и сказала, что он найдет нас, заживет хорошо, но проживет недолго и умрет из-за женщины-медика. Так все впоследствии и получилось. Когда закончилась война, папа нас искал, но ему приходил ответ: родственники ушли из Воронежа в неизвестном направлении. После плена все мужчины, у кого не нашлись родственники, завербовались в Кемерово. Там он устроился работать в шахту слесарем. Затем женился, построил себе дом, у него в той семье родилась девочка, но через шесть лет она умерла. Отец продал дом, разошелся с той женой и поехал в Воронеж искать нас. Про себя он решил, что, если нас не найдет, то поедет жить в Анну (мою маму звали Анна). В Воронеже он зашел к своим друзьям на улицу Дурова, и ему рассказали, что видели его жену с двумя девочками. Отец тут же пошел в стол справок (у Петровского сквера), там дали наш новый адрес. Вот так он разыскал нас.

Маме, конечно, было очень обидно, что он сразу после войны не пришел домой, и выслушав его рассказ, она сказала, что… вышла замуж. Она говорила неправду! Я как вкопанная молчала. Отец сказал, что он ни в чем не виноват. Мама молча слушала его. Когда он спросил о детях, мама ответила, что его дети в лагере, а это — показала на меня — дочь от другого мужа. Здесь я уже не могла сдержаться, кинулась к отцу со словами: «Папа, я твоя дочь». Помню, мы оба плакали, обнявшись. В итоге мама пошла за советом к старшей сестре, тете Марусе. Та ей сказала: что ты делаешь, женщины чужих мужиков принимают, а ты от своего отказываешься. И отец стал жить с нами.

Потом папа купил мне часы, в доме появился приемник. Он устроился работать на завод им. Дзержинского слесарем. Я его каждый день ходила встречать с работы. Жизнь стала налаживаться.

Елена Алексеевна КУЧЕРОВА

Владимир Михайлович Кузьмин

«Дети знали, что предвестником бомбежек был самолет-разведчик»

В моих воспоминаниях о первых днях войны сохранилась только… гнетущая тишина. Как я сейчас понимаю, люди не ожидали такого развития событий, хотя слухи о близком начале войны ходили упорные. На нашей улице прохожих почти не было, и во двор гулять меня не выпустили. Более четкие воспоминания относятся к 1942 году, когда мне уже исполнилось 7 лет.

Первый эпизод. Был выходной день, и мы с тетей пошли гулять. В это время началась бомбежка. Одна бомба попала в дом пионеров, который располагался тогда на проспекте Революции рядом со зданием телеграфа, ближе к площади Ленина. Вокруг началась паника. Крики, суета, беспорядочная толкотня. Все решили, что фашисты специально бомбят детей. Тетя схватила меня за руку, и я помню, что вместе с ней я бегом припустился домой.

Жили мы в то время на улице Карла Маркса, во дворе, где сейчас 17-я больница. В нашем дворе стояло несколько зенитных орудий, и было оборудовано бомбоубежище. По сигналу воздушной тревоги мы все забегали в это бомбоубежище и прятались там. Напротив нашего подъезда находился одноэтажный домик, во время одного из налетов туда попала бомба. Дом обвалился. Мы подошли ближе и услышали из развалины стоны и крики. Оказалось, бабушка с сыном, жившие в этом доме, залезли под кровать с панцирной сеткой и таким образом спаслись. После этого случая многие перестали бегать в убежище, залезали под кровать и пережидали налеты там.

Мы уже знали, что было предвестником бомбежек. Перед авиационным ударом в небе появлялся самолет-разведчик, его взрослые называли «рама». После того, как он пролетал, появлялись бомбардировщики.

Помню, как одна из наших зениток подбила вражеский самолет. Наверное, он летел на задание, потому что в нашем районе бомбардировки не было, и в убежище мы не прятались. Самолет закоптил, такой узенький черный след потянулся за ним. А вот куда он упал, мы не смогли увидеть. У всех нас тогда была большая черная радость.

… Мы уходили из Воронежа пешком в ночь с 3 на 4 июля. Я, мама и бабушка. Почти весь город горел, было сильное зарево. Но путь к реке был свободен. Мы перешли речку по Чернавскому мосту и оказались в левобережной части города. Там были сформированы группы беженцев, и нашу группу отвезли в Борисоглебск. А в ночь с 5 на 6, когда фашисты входили в город, две мои тети и дядя выбирались с правого берега, и, по их словам, город уже полностью был в огне. Далее нас всех отправили в Саратов, а конечным пунктом нашей эвакуации значился город Андижан, что в Узбекистане. Туда же был эвакуирован наш Воронежский авиазавод. Полгода мы провели в поселении, что в 7 км от Андижана. В Узбекистане мою мать определили работать на пункт приема молока и производства казеина. В первый же день, как мы приехали, ей выдали паек на все карточки. Паек состоял из молочных продуктов. Мы были голодные, и я напился сливок так, что дня 3-4 мне было очень плохо. После этого случая лет до восемнадцати я на дух не мог переносить молоко. Это как – еда рядом, а ты вынужден есть суп из травы.

После освобождения Воронежа мы вернулись домой. Город был почти полностью разрушен, и нам дали комнату на улице Карла Маркса площадью 13 квадратных метров. Поселились мы там вшестером. Хорошо и дружно жили всем домом, помогали друг другу. Уже в Воронеже я пошел в школу, сразу во второй класс, так как еще в Андижане тетка со мной занималась, и с ней я прошел программу первого класса.

Помню народные гуляния 9 мая 1945 года -это было что-то! Основные празднования проходили на площади, напротив здания «Утюжок», там, где сейчас стоит памятник Никитину. Стреляли в воздух. Все обнимались, все в тот день стали родными друзьями. Этого забыть нельзя!

Только у меня годом раньше, в марте 1944-го, не стало отца, гвардии капитана Михаила Михайловича Кузьмина. Он умер после ранения в грудь и похоронен в городе Днепродзержинске на военном кладбище.

Владимир Михайлович КУЗЬМИН,

лауреат Государственной премии СССР

Иван Иосифович Малышев

«С войны отец привез мне конфеты в бумажной обертке»

Я родился 20 июня 1939 году в Шарлыкском районе Оренбургской области. Мне было 2 года, когда началась Великая Отечественная война. На десятый день от начала войны мой отец был призван в армию. В это время семья состояла из шестерых детей, мамы и бабушки. Всю войну так и прожили.

Наиболее яркое ощущение того времени – это, прежде всего, непреходящее чувство голода. Голодали все. В соседском доме жили Ивановы. Помню девочку, ее звали Маша, она вечно сидела на завалинке. Ей было 3 года. Все шли в поле, а она не могла даже встать, потому что была обессилена. Кто-то даст ей что-либо съестное, то она и кушала. Я сам видел, как ей давали сырую картошку, и она, трехлетний ребенок, сидела и грызла ее. В итоге девочка умерла. Таких случаев было много в селе, но этот запомнился особенно, потому что это была наша соседка.

Весна наступала -все шли в лес, питались подножным кормом, щавелем, кислицей, всевозможными травами, которые можно было употреблять в пищу. Хлеба не было. Все, что собирали в колхозном поле, сдавали государству. Колхозникам оставалось мизерное количество зерна и отходы производства.

Бабушка была довольно сильная, она косила, на себе возила сено, чтобы прокормить корову. Мама тоже работала в колхозе не покладая рук. А когда колхозная работа заканчивалась, она шла на свой огород.

Помню разговоры за обеденным столом летом 1942 года. Немцы наступали, подошли к Волге. Настроение было тревожное. Мой старший брат Василий, четырнадцати лет от роду, говорил тогда, что он «под немцем жить не будет». Уйдет в лес, выроет землянку. Ружье, говорил он, есть. Прокормлюсь как-нибудь охотой. Всех не потяну, но одного с собой возьму, вот, может быть, Ваньку, и показывал на меня. Очень были горькие слова, наполняли наши детские головы тревогой, потому и запомнились.

Жил с нами дядя, а когда в 1943 году ему исполнилось 17 лет, его забрали в армию. Провожали его горестно: тогда считалось, что, если отправят на войну, то, скорее всего, человек либо погибнет, либо его тяжело ранят.

Как только дети поднимались на ноги, они тоже участвовали в работе, обязательно помогали родителям. Сколько себя помню, я всегда работал. Либо копался в огороде, либо что-то тащил. Родители -на сенокосе, посевной, уборке, а мы, дети, работали на своем огороде. У нас был посажен картофель. Частично мы его продавали, меняли на другие продукты. Налоги были очень высокие: за дом, за корову, за овцу и даже за яблоню платили. Жизнь была на выживание. Однако люди тогда относились друг к другу довольно доброжелательно, старались в меру сил помочь друг другу. В конце войны мы приютили в семье двоих племянников. Эти дети оказались без родителей, и наша семья забрала их к себе. Они прожили у нас два года, пока их отец не выписался из госпиталя после тяжелейшего ранения.

Запомнился эпизод встречи отца. Война закончилась, и мы узнали, что отец жив, но тяжело ранен. Был август, стояла уборочная пора. Крестьяне пшеницу собирали, снопами стаскивали во двор, раскладывали снопы колосьями друг к другу и цепами обмолачивали. И вот в такой день едет телега, сходит в солдатской форме человек, которого я знать не знаю, мне-то было всего 2 года, когда отец ушел на фронт. А мама говорит: это -наш папа. Все, что у отца было, -вещевой мешок и костыли. С собой привез он солдатскую варежку с двумя пальцами для стрельбы, а в ней были конфеты в бумажках. Впервые в жизни я увидел конфеты в бумажной обертке.

Отцу была запрещена тяжелая работа. У него правая нога была перебита, хотели ампутировать, но он не дал этого сделать. Сказал врачам, что без ноги в колхозе делать ему нечего -либо он приезжает с ногой, либо на тот свет отправляется. В результате врачи сохранили ногу. Впоследствии отец много раз ложился в госпиталь, так как рана открывалась, ведь он все равно занимался тяжелой работой.

А в 1946 году в нашей семье появился еще один ребенок. Отец работал, мама и бабушка тоже работали. Мой старший брат в 13 лет начал работать в колхозе, бросил учебу. Только повзрослев, он окончил вечернюю школу и получил образование.

В том же 1946 году я пошел в первый класс. Мне было интересно учиться, а одежды и обуви не было, и купить было не на что. Ходил в школу в домотканой холщевой рубашке и холщевых штанах. Первые дни, когда было тепло, в школу я ходил босиком. Но потом наступила глубокая осень, стало холодно, и пошли дожди. Я один раз промок, второй раз, а до школы было далеко идти…

В конечном итоге я начал учиться в 1947 году, когда мне исполнилось восемь лет. Учился я хорошо.

Иван Иосифович МАЛЫШЕВ,

лауреат Государственной премии СССР

Людмила Петровна Шевченко

«Это была виселица, и нас заставляли смотреть на партизана»

Я помню тот день. По подворьям проходили гитлеровцы и всех людей сгоняли на деревенскую площадь. И меня, девочку четырех с половиной лет, полураздетую, тоже погнали плетками и окриками. Деревня называлась Торопчино, она в Смоленской области. Нас с братом Александром чудом вывезли из блокадного Ленинграда к бабушке. Но вскоре и туда пришли фашисты. Бабушку сразу же увели на допрос. Кто-то успел доложить, что ее сын был председателем колхоза, а другие сыновья служили в Советской Армии. Самый старший из них был в чине генерала. Больше мы свою бабушку не видели, так же, как и своих родителей.

…А день тот был ослепительно яркий и обещал приближение весны. На площади люди стояли, плотно прижавшись друг к другу. Многие рыдали, но немцы ходили по рядам и хлестали плетками, заставляли замолкать и не опускать голову. Смотреть надо было на два высоких столба с перекладиной. Рядом стоял молодой мужчина с табличкой на груди. Я ничего тогда не понимала и только по прошествии лет домыслила, что это была виселица, а мужчина был партизаном. Его казнили, он погиб, защищая свою родную землю от врагов.

Уже став взрослой, я услышала песню о партизанах:

«…и на старой Смоленской дороге

повстречали незваных гостей.

Повстречали, огнем угощали,

навсегда уложили в лесу.

За великие наши печали,

за горючую нашу слезу…».

Вот так все и было, как в той песне, и этого не забыть никогда.

Еще один день мне запомнился сильными взрывами снарядов, свистом пуль и пожарищами. Советские войска выбивали немцев из деревни, и дома горели то ли от снарядов, то ли немцы специально поджигали их при отступлении. Люди, спасаясь, бежали к лесу. Бежала и я с братом Александром. Но моя обувь застряла в сугробах, а я бежала и совсем не чувствовала от страха ни холода, ни боли. Была одна цель -добежать до леса. А когда все затихло, люди стали возвращаться назад и заметили мои босые ноги. Так как я была самая маленькая, несли меня на руках все по очереди.

И еще был день. На дороге стояло жуткое месиво из снега и грязи. Немцев из деревни наши солдаты выбили, все жители ликовали. Я не сразу заметила, что ребятишки взбираются на грузовик (наш, советский). Но когда увидела там своего десятилетнего брата, то стала пытаться залезть к ним. Мне это не удавалось, и я осталась на подножке.

Брат заметил меня и стал кричать, что машина обратно не будет возвращаться и что он меня на руках не понесет! «Прыгай!» — кричал он. И я прыгнула… прямо под заднее колесо, так как машина уже тронулась.

Очнулась я уже в хате, на лавке. Вокруг меня хлопотали военные люди. Один приспосабливал к моей ноге какую-то пластину, а другой совал мне в рот сахар и приговаривал: «Ешь, ешь -не так больно будет». Когда я во второй раз очнулась, то увидела свою ногу -огромную и белую. Это был гипс. Мне, маленькому ребенку, было тяжело, невозможно было повернуться на лавке, и чувство страха меня не покидало. В хате набивалось много народу, и я понимала, что плакать нельзя ночью, чтобы никого не разбудить. Сколько прошло времени, прежде чем я встала на ноги, не помню.

Но только знаю, что на моем жизненном пути тогда встретилось немало хороших людей. В нашем с братом воспитании участвовали мой дядя, генерал-майор Густешов Дмитрий Иванович и его дочь, Клавдия Дмитриевна. Мой брат, Александр, потом закончил сперва суворовское, затем и военное училище. Стал офицером. А я окончила медицинское училище, отработала положенные два года и поступила в Воронежский лесотехнический институт. С 1961 года постоянно проживаю в Воронеже. Несколько лет работала в лесном хозяйстве, а затем занималась природоохранной деятельностью, работала штатным заместителем председателя Воронежского областного совета Всероссийского общества охраны природы. Воронежская организация считалась в

числе самых крупных и авторитетных в России. У нас каждый четвертый житель области активно участвовал в общественном движении за сохранение природы. В 2000 году я была удостоена звания «Заслуженный эколог Российской Федерации». Мы все тогда работали под девизом: «Охранять природу – значит охранять Родину». Детские военные годы научили ценить жизнь, людей, думать о будущем.

Но сейчас хочу сказать всем: «Люди! Помните о том, какой великой ценой завоеван мир! Мы — дети войны — не забываем!»

Людмила Петровна ШЕВЧЕНКО,

(урожденная Смирнова),

заслуженный эколог РФ

Галина Васильевна Шатунова

«На улице Заречной – моя родословная: спасибо всем!»

Я родилась в 1956 году в селе Островки Аннинского района Воронежской области, спустя десять лет после ТОЙ великой войны. Мои ровесники росли в то время, когда еще были живы и были молоды фронтовики, и можно было по их рассказам составить свое представление о войне. Но мы были юными и бесшабашными и больше верили учебникам, чем очевидцам. В том нет нашей вины, нас так учили. И все-таки понимание того, что война – это горе, что война – это страшно, отпечаталось в нашей детской памяти навечно.

Река Токай, делясь на рукава, образует острова, на одном из которых расположились двадцать домов Заречной улицы. На этой улице я выросла. Вся трагедия войны, во всей ее многоликости и многомерности, живет на Заречной. Войну можно изучать по судьбам жителей одной только нашей улицы.

На Заречной жили в большинстве своем женщины. Они носили темные одежды и черные, изредка белые платочки на голове. Долгое время я считала, что все женщины старше сорока лет – старушки и должны одеваться именно так.

В доме первом жила тетка Поляха. Наверное, ее звали Полина. Но по-уличному ее называли именно так. У нее не было никого. Ни детей, ни мужа. Она сажала подсолнухи. Продавала семечки. На то и жила. И сильно любила спиртное. Какое-то горе сидело в ней, и она не могла с ним смириться.

Во втором доме жила моя прабабушка Токарева Евдокия Васильевна. По-уличному Василиха. У нее было пятеро детей: две дочери, старшая из которых Анна (1905 г.р.) была моей бабушкой по отцу. Три ее сына -Павел (1908-1996), Иван (1921-1982) и Михаил (1924-1995) воевали на фронте. Все вернулись живыми и здоровыми.

Иван был полковником госбезопасности, служил после войны в Германии. Михаил, майор, воевал и в Германии, и на Дальнем Востоке с японцами. Бабушка была суровой, строгой, с достоинством. Ее все побаивались. Наша семья некоторое время жила с ней, в ее землянке. Рядом отец строил наш дом.

Третий дом был бабушки Севастьянихи. Это была саманная землянка, крытая соломой. В доме всегда было чисто и пусто. Мы, маленькие соседские дети, ходили к ней за конфетами. Она доставала из фартука конфетки-подушечки и угощала нас. У нее тоже никого не было. Никто не пришел с войны.

В пятом доме жил брат моего прадеда Токарева Алексея Ильича -Левон Ильич. Он не воевал по возрасту. Они с женой Евдокией жили тихо. Всегда привечали нас. Помогали моему отцу строить дом.

В доме напротив проживал Рыльков Иван Иванович. Он фронтовик, воевал. Мужики его уважали. У него были золотые руки и крепкое хозяйство. Но его никогда не приглашали на праздники, на митинги, на возложение венков. Почему-то на его дом не прибивали фанерную красную звезду ко Дню Победы, и к нему не приходили с помощью пионеры-тимуровцы. Его жена -тетка Анярка всегда была грустна. Много лет спустя я узнала, что ее муж был в фашистском плену.

Рыльков Петр Иванович – брат Ивана, вернулся с войны инвалидом, на ноге был свищ. Ходил с костылем. Рана зажила в 1975 году, когда ему сделали успешную операцию в Волгоградском госпитале.

В следующем доме жила бабушка Аленка, по — уличному Бутусиха. Ее муж не пришел с войны. Она одна воспитывала много детей. Один из ее сыновей до сих пор живет на нашей улице.

Далее стоял дом деда Мороза. Не знаю его настоящей фамилии. Он был стар, не был на войне. Вел свое хозяйство, косил сено, сажал огород. Тем и жил. Все как у всех. Ни в каких шумных событиях не был замечен. Жил один. Думаю, что причиной его одиночества тоже явилась война.

Рядом жила тетя Саня. Она воспитывала сироту – девочку Шурочку, на улице ее звали Шурешкой.

Напротив стоял пустой дом. Сквозь стекло окон было видно, что он абсолютно пуст. В нем нет ни мебели, ни посуды – ничего. Но нам, девчонкам и мальчишкам, игравшим в войну с деревянными саблями, автоматами и самолетами, никогда не приходило в голову, чтобы побить стекла или совершить еще какую каверзу с этим ничьим домом.

На краю жили две старые девы Лысиковы, так и не вышедшие замуж. Женихи полегли на фронте. Миллионы мужчин сгорели в страшном горниле войны. Создавать семьи было просто не с кем. Война!

На самом берегу реки в маленьком домике в одну комнату жил инвалид без ноги. Его звали Креха. Он жил с женой Марией. Детей у них не было. Оба часто выпивали.

Самый большой дом с огромным садом, с гаражом под «Волгу», с персональным гектаром под луг, был у Героя Советского Союза Хорошилова Семена Ивановича. Он дошел до Берлина. После войны его выбрали председателем нашего колхоза «Ленинский путь».

При нем колхоз креп и развивался. В колхозе были 4 молочно-товарные фермы, птицеферма, свиноферма, овцеферма, пасека, сады, 5 тракторных отрядов. На территории колхоза находились 4 школы. При Семене Ивановиче была построена новая Островская средняя школа с интернатом, которую я заканчивала. При нем построили баню, почту, сберкассу, детские ясли-сад, магазины, медпункт, правление колхоза, дом культуры, котельную, общежитие для сельскохозяйственных рабочих, столовую, мастерскую по ремонту техники. Сейчас это – мир, унесенный ветром. Осталась только школа. Семен Иванович правил твердой рукой, как на фронте. Его и сейчас все вспоминают добрым словом, как оплот былого благополучия.

У него первого на селе появился телевизор. Мы всей улицей помогали ему ставить высокую антенну. Был он шумный, конфликтный, но доступный для всех человек. Будучи уже пенсионером, собирал у себя по вечерам или по праздникам соседей. Смотрели телевизор, играли в карты, чаще – в лото. Он не мог без общества. И общество платило ему любовью.

Пятеро его детей разъехались. Дом рушится. А мог бы стать Домом-музеем.

На другой стороне улицы стоял дом моего деда Токарева Афанасия Ивановича (1907-1943). Он ушел на фронт в первые дни войны. В память о нем у нас в семье хранятся его последняя фотография и последнее письмо с передовой. На фотографии, сделанной в день отправки на фронт, надпись: «Аня и мои детки! Отправляемся на фронт. До свиданья, до свиданья, до свиданья. Помните лико мое. Т.А.И.». На фото он в военной форме с винтовкой. Эта трижды, как заклинание, надежда на встречу, которая не случилась! В письме, кроме традиционных приветов и пожеланий здоровья, есть слова: «Сидим в окопах. Каждую минуту ждем смерти. Видно, сам господь-бог забыл про нас». Дед был крепким, сильным и бесстрашным. Рассказывают, что всегда ходил на кулачки. Он пропал без вести в 1943 году. В «Книге памяти о воинах – воронежцах, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны в 1941-1945 годах. Аннинский район», изданной в Воронеже в 1993 году, на странице 355 записано его имя.

У моего деда Афанасия Ивановича было четыре брата: Николай (род.1912г.), Иван (1900-1941), Михаил (1924-1943), Алексей (1919-1943). Все ушли на фронт. Вернулся один Николай. Такую страшную дань взяла эта война с нашей семьи.

Жена Афанасия Ивановича, моя бабушка Анна Алексеевна, осталась одна с четырьмя детьми: Василий, мой отец, 1929 г.р., Мария, 1935 г.р., Клавдия, 1938 г.р.

Люба родилась 7 сентября 1941 года. Отца она не видела, он уже был на фронте. Бабушка болела бронхиальной астмой, работать не могла. Кормильцем в семье стал мой отец. В 1941 году ему было двенадцать лет. Он работал наравне с взрослыми женщинами и мужчинами, не призванными в действующую армию. В семье была корова. Содержать ее было трудно. Заготовка кормов требовала много сил. Но без коровы -не выжили бы. Бабушка Анна Алексеевна умерла в 1952 году в 47 лет. Десятилетнюю Любу забрали в детский дом. Она воспитывалась там до совершеннолетия. Потом ее отправили в Подмосковье на ткацкое производство, там она проработала всю жизнь до пенсии. Мария уехала на целину. Клавдия закончила педучилище, стала воспитателем детского сада. Все трое вышли замуж за мужчин, уже имевших прежде семьи, детей. Мой отец не закончил даже школу-восьмилетку. Он работал. Сначала кормил семью своего отца, потом свою.

В 1954 году Василий Афанасьевич женился на моей маме Логуновой Раисе Егоровне. Один за другим у них родились пятеро детей: Галина (1956), Татьяна (1958), Александр (1959), Юрий (1965), Владимир (1971). Жили, как все в деревне, очень скромно. Родители трудились от зари до зари. Дом строили на пустом месте. Все родственники и со стороны деда Афанасия, и со стороны бабушки Анны помогали моему отцу. В родне его звали ласково – Васятка.

Токарев Иван Алексеевич приезжал каждое лето к своей матери Евдокии на родину -в Островки. Он прибывал в военной форме, на автомобиле «Победа». Все ждали его приезда, как праздника. Он не входил в дом, пока моя мама не снимет со стены иконы. Мама, торопясь, снимала образа, заворачивала в расшитые полотенца и прятала их на печку. Готовилось праздничное угощение: жарилась на одной сковороде картошка, а на другой -яичница с салом. Подавались хлеб, огурцы, помидоры, лук, сало, яблоки. Вот и все угощенье. Нам, детям, за столом и при разговорах старших присутствовать не полагалось. Нас звали, когда тетя Шура, жена Ивана, раздавала подарки и гостинцы. Они всегда привозили для нас обувь, одежду, отрезы тканей. Я думаю, что Иван давал моему отцу деньги на строительство дома. Иначе дом бы не построили. Отец положил на строительство нашего дома все здоровье. Он умер в возрасте 54 лет.

Точно так, как Иван, поступали и Михаил Алексеевич Токарев, живший в Семилуках, и его сестра Александра Алексеевна Еремеева из Керчи. Везли все: одежду, обувь, цемент, кирпич, стекло, железо. Из Керчи однажды привезли оцинкованные корыта, чтобы мой отец смог докрыть ими крышу дома. Видимо, все они чувствовали кровную ответственность за благополучие семьи умершей сестры и погибшего шурина. Спасибо им за все!

Каждый их приезд вся родня фотографировалась. Все фотографии, сохранившиеся с тех времен, сделаны Иваном Алексеевичем.

Отец моей матери Логунов Егор Николаевич (1906-1959) пришел с войны раненый. Он жил в селе Плеханово Липецкой области. Умер в 1959 году. Мама рассказывала, что он очень радовался, когда я родилась. Я была его первой внучкой единственной дочки. Он возился со мной. Целовал, дарил подарки. Маме, своей дочери, подарил в честь этого события швейную машину марки «Подольская», которая до сих пор цела. На ней мама обшивала свою многочисленную семью. Когда дед умер, мне было три года. Я помню деда очень смутно, вероятно, по воспоминаниям моей мамы. Пообщаться с дедом в осмысленном возрасте мне не довелось.

Еще на Заречной улице жили супруги Сизовы. Потом их дочь Мария, вышедшая замуж, забрала к себе улицей выше. А дом у них купили мы для своей бабушки Двуреченской (Логуновой) Марии Прокофьевны, переехавшей из Липецкой области в Островки после смерти деда. Я переселилась жить к бабушке. Дом был маленький. В нем помещались стол, сундук, кровать, посудница, и большую часть занимала печка-лежанка.

Внук Сизовых – Сапронов Георгий Михайлович, ныне генерал – лейтенант Российской армии. По всему выходит, что выросли мы с генералом на одной печке.

Рядышком с Сизовыми в начале 60-х годов построил дом директор Островской средней школы Губанов Виктор Николаевич. Он учил детей математике. В школе всегда была сильная кафедра математики. Выпускник школы, мой брат Токарев Александр Васильевич, закончил Воронежский политехнический институт, защитил кандидатскую диссертацию по сопромату, работает на Воронежском авиационном заводе, руководит экспериментальной лабораторией, доцент, преподает в ВГТУ, печатается в российских и зарубежных журналах, имеет 6 патентов на изобретения.

Моя сестра Токарева (Чижова) Татьяна Васильевна вложила много сил в воспитание своих детей. Они – спортсмены высокого класса. Шаркаева Ольга – мастер спорта, бронзовый призер Чемпионата мира по каратэ. Константин играет в футбол за команды МЧС и МВД.

На самом дальнем краю улицы жила семья Бахтиных. Их сын — Бахтин Иван Алексеевич стал профессором математики, преподавателем Воронежского госпедуниверситета. С 1979 по 1984 годы я работала секретарем комитета ВЛКСМ и преподавала в данном вузе. Мы всегда поддерживали с Иваном Алексеевичем теплые отношения как земляки.

Ни мне, ни моим братьям-сестрам и многим моим ровесникам не довелось сидеть у дедов на коленях, слушать их сказки, преданья, истории о жизни и о войне. Деды не гладили нас по головке, передавая свою любовь, свои силы, свой жизненный опыт и одобрение. Деды не угощали нас гостинцами. Мы не засыпали под их крылом. Мы всегда с детской наивной завистью смотрели на тех, кто идет за руку с дедом.

Нам досталась в наследство страшная память о той войне. Наши родители выросли без отцов, а мы, их дети – без дедов.

И виновата в этом война!

Не дай бог нам всем вместе взятым – и новым русским, и старым советским, когда-нибудь внезапно оказаться безоружными и беззащитными перед лицом до зубов вооруженного, коварного противника!

Я очень хочу, чтобы на улице Заречной всегда цвели сирень и черемуха, звучал смех наших внуков и правнуков.

Галина Васильевна ШАТУНОВА,

экс-советник департамента образования,

науки и молодежной политики

Воронежской области,

«Отличник народного просвещения»

ДЕТИ И ВОЙНА. — Воронеж,

Издательство ОАО “ Концерн “Созвездие”, 2012. — 120 стр.

Составители: И.С. Гошук, Л.П. Шевченко, Э.Ю. Радько

Редактор: В.В. Новичихина

Художественная верстка: Т.В. Борисова

Использованы кадры фотохроники СССР, РФ, архива музеев г. Воронежа,

общественной организации “НеЖДИ“, историко-краеведческого музея

“Хронограф” средней школы № 13 г. Воронежа

Тираж 500 экз.