Глазами очевидца (странички из дневника)

Андрей Гавриилович Русанов.

Глазами очевидца

(странички из дневника)

Андрей Гавриилович Русанов (1874 — 1949 гг.) профессор-хирург, всю жизнь прожил в Воронеже, за исключением двух военных лет, когда эвакуировался в тыл. Вернулся в Воронеж 3 января 1944 г., почти через год после освобождения города от немцев.

Неуютно. Горит «голая» электрическая лампочка, периодически сменяющая коптилку, но всё же она даёт ощущение некоторого благополучия, культуры. Голы стены, пачкающие мелом, утлая обстановка: узок стол, отвратительно изуродована кушетка и жестка, еле держащаяся на ножках, кровать. Нет ни этажерки для книг, ни вешалок для одежды. Но тепло в комнате. Сыты. Такова Воронежская действительность.

Но кругом мёртвый город, город-скелет, город коробок, вначале он мне казался тяжело раненым, но борющимся за жизнь, другом. Изуродованный, но живой. Однако с человеком не бывает этого. Здесь всё живёт «скелетированное» и это ужасно. Окна – глазные впадины, чернота, скелеты рёбер, железных балок, сгоревших крыш и так сплошь по  улицам. Едва 10% осталось и по большей части жалких домишек.

Сознательно разрушено всё красивое, крепкое, ценное. Вот лицо проклятого фашизма.

Когда проходишь по улицам, видишь, что весь ряд домов разрушен и это общее впечатление. И среди этого города-скелета местами теплится жизнь. Иногда организованная в оживлённые небольшие оазисы, вполне или отчасти восстановленных домов или купно стоящих жилых строений. Таков, например, наш участок, примыкающий к железнодорожной поликлинике. Во многих местах занят жителями только нижний этаж, а верхние зияют глазницами пустых окон.

Крыши  часто и совсем нет, или видишь слабые попытки её восстановления – медленно, день за днём вырастают стропила, как, например, в поликлинике перед моим окном.

Окна заложены кирпичами с маленькими окошечками, иногда закрытыми стеклом.

Если пройти по проспекту Революции от дома 4 до площади Обкома, то помимо небольшого домика у ул. Коммунаров и чудом сохранившегося здания Мединститута, где сейчас Обком, (впоследствии Технологический институт), всё остальное – скелеты. Среди них, впрочем, низ гостиницы «Бристоль» приспособили под почту да справа низкий старый дом, когда-то принадлежавший  Семейному собранию, где теперь столовая, живут этой своеобразной организованной жизнью.

На протяжении ул. Фридриха Энгельса за нашим домом скелеты зданий до ул. Карла Маркса. Одни руины. Жизни нет. Сквозные дворы между скелетами. Здесь теперь тропинки. Переулков не нужно. Такова общая картина. И везде.

Невольно возникает вопрос: когда это всё может быть восстановлено?

Вот и наша Областная больница. Я никогда не мог представить себе такие условия работы: проходные почти исключительно палаты, расположенные в длинном коридоре бывшей водолечебницы при поликлинике Ворошиловского района, сверкавшей когда-то перед войной своими стенами и полами в метлахских плитках.

Теперь здесь темно. В окнах узкие кусочки стекла. Остальное — доски и кирпичи. И всё это переполнено больными и очень тяжёлыми. В смотровой совсем нет окон. Тьма, если не горит электричество, (а оно не горит часто), скудно освещаемся керосиновой лампой.

Бледные лица больных   и персонала, получающих лишь скудный паёк хлеба и капусту с водой. Все эти работники умерли бы, если бы не питались крохами со стола больных.

Сегодня одна из старых знакомых санитарок пришла помогать в уборке квартиры. Она недавно приехала и живёт в подвале бывшего терапевтического корпуса Областной больницы – в «Ротонде». Влезает туда через пролом в стене. Темнота, сырость, холод. Крысы населяют здание. В подвале ещё до сих пор не убраны трупы, торчат ноги в обуви. Гимнастёрки.  Кто были эти люди – не разберёшь.

Санитарка из Воронежа ушла 7 июня.

Рассказывает, что в больнице оставались ещё 150 больных, которых не успели вывезти и унесли в подвал от бомбёжки.

Наверное, это и бойцы наши, а может быть трупы немцев. Не убрано, потому, что нет рабочей силы. Все здоровые, крепкие из населения – на фронте. И только незначительные воинские части в городе.

Особо выделены  страницы из воспоминаний доктора Тишина, которые А.Г. Русанов записал в свой дневник. Эти воспоминания дают представление о событиях, происходивших в оккупированном Воронеже:

«Вчера приходил доктор Тишин. Всё тот же изысканно – воспитанный, уже хорошо одетый после всего перенесённого. Из-за перелома ноги он оказался в оккупации.

Мы в числе немногих ушли из Воронежа в роковые дни. Масса осталась. Город перед приходом немцев был пуст, наши части оставили его. Защита была возложена на Пятую Армию, но она так не спешила, что смогла только занять позицию на Задонском шоссе и на Левом берегу. Вперёд прошла одна танковая дивизия без пехоты. Говорят, кое-кто из командования был расстрелян».

Доктор Тишин рассказал, что первое время оккупации – в течение почти месяца – люди сидели в погребах. Шёл постоянный обстрел города с Левого берега и город горел. Базары, однако, не прекращались и урывками люди, не имевшие запасов, питались всё же кое-как.

Часть продовольствия, остававшегося в городе, была растащена в первые дни населением. Другую – основную массу – вывезли немцы. Сам Тишин, у которого несколько болела нога, сидел с костылём в подвале и потому не был мобилизован на работу.

За  малейшие провинности, неповиновение, немцы вешали. Кроме того, проверяли паспорта и убивали евреев и коммунистов. Последних по оговору. Наконец, около конца июля, кажется 28, жители были выгнаны из города под страхом смерти.

Тишин шёл от Покровской церкви, держался левой стороны, прижимался к стенам. Видел, как напротив, у церковной стены, несколько женщин с узлами были буквально втиснуты в стену разрывом бомбы. Против Обкома на протянутой руке Ленина качалась повешенная. Их много было и на балконах домов,  и на столбах трамвая.

Когда проходили через базар, кто-то, не старый человек, забыл ли, обронил ли свой небольшой чемодан в толпе. Чемодан остался на улице в опустевшем уже квартале. И вот, когда владелец, а может и не владелец, вернулся за чемоданом, он был схвачен  немцами и тут же на глазах Тишина, в две минуты повешен вместе с чемоданом. Волосы несчастного вдруг сразу побелели.

Этот путь был ужасен. Под обстрелом, среди трупов, валявшихся по улицам людей и лошадей, среди исковерканных повозок, автомобилей, танков, потянулись эти толпы, район за районом, по направлению к Чижовке и Военному городку, нередко среди горевших зданий.

Гнали через Песчаный Лог, усталых, измученных, грязных.

Тишин привел примеры глумления, жестокости и циничного обращения с мирным населением Воронежа в дни оккупации: «Цветова тащила тележку со слепой и глухой бабушкой. Немцы помогали везти тележку. Фотографировались. Даже кормили старуху, которая охотно открывала рот. А затем в этот открытый рот последовал выстрел».

Тишин определяет население, попавшее в руки немцев, не менее 300 тысяч человек. Одних врачей было 200 человек.

Когда немцы начали высылку, то это был сплошной поток, тянувшийся от Воронежа до Хохла – 50 километров густой толпы, идущей по дороге. Местное население в ужасе называло их «саранчой», не пускало в избы, не давало еды и даже воды.

Многие погибли по дороге. Многих загнали в концлагерь в районе Курбатова. Заставляли рыть противотанковые рвы и т.д.

Говорят, что многих раненых расстреляли в Песчаном Логу. Расстреляли всех больных и персонал больницы в  поселке Орловка.

Да, велико унижение и тяготы, которые пришлось пережить всем оставшимся. И всё же непонятны мотивы. Ведь можно было просто уйти пешком, как это сделал  Мединститут – коллектив и студенты. И бабушку на тележке везти на восток. Эвакуация – это ужасно. Но, если жизнь сохранилась, разница последующего, ведь, неизмерима. И как горько почувствовали  на себе её наши несчастные, попавшие врагу в лапы.