Письма из далеких 40-х…

Грибкова Анастасия

МБОУ «Лицей №1»

Руководитель — Гаркуша Л.К.

Письма из далеких 40-х…

В старом доме в деревне Излегоще у моей двоюродной бабушки всегда под тумбой с зеркалом и заводными ходиками стояла старая картонная коробка. Бабушка Нина была добрая, но коробку трогать запрещала. Даже позволяла ловить цыплят, только бы я её не трогала. Но любопытство маленького ребёнка, дичавшего за три месяца лета в деревне, брало верх. И случай представился.

В коробке лежало много красивых медалей. Я к медалям вообще имею дикую страсть, сейчас даже коллекционирую. У них какая-то особая энергия. Сильные вещи. Не то, что марки.

Но тогда железные блестяшки мало меня интересовали — медальки да медальки, у меня такая за конкурс чтецов есть. А внизу лежали кучи маленьких жёлтых треугольников. Бумага плохая, старая. Но посмотреть захотелось страшно.

Я в мае с классом была в Диораме — там таких треугольников меньше, они такие же старые. И весёлая бойкая девушка говорила, что это — военные письма.

Мою прабабушку звали Настя. Меня тоже так же назвали. Хотя я на неё не похожа. Просто она умерла, когда дедушке было тринадцать — болела после войны очень сильно.

Страшно, когда вдруг со страницы, которой уже много лет, к тебе обращаются. Прадедушка Федор. Суровый был человек, дедушка весь в него. А в другом письме пишут уже бабе Нине от деды Тришки. Вспоминаю сейчас себя — слёзы наворачиваются. Ничего не понимала. Глупая. Мне особо приглянулись прадедушкины письма — мне же пишут.

«Дорогая Настасья!

Холодно в Ленинграде. Противно. Мороз тут и нос, и глаза щиплет. Но ветра нет, как у нас.

Ребята со мной здесь боевые, бодрые. Не то, что в [здесь было непроглядно зарисовано чёрными чернилами название какого-то места]. Поют, шельмы. И день, и ночь, не от хорошей жизни. Но хорошо так, Настёна. Как дома. Нас тут липецких — человека три наберется. Но всех научили нашим. Поэтому как дома.

Бельчата тут шныряют туда-сюда, рыжие как огонь. Сидишь себе тихо — а они то тут, то там вспыхивают.

О враге писать не буду — они везде одни, собаки. Не отстают, звери. Тут бывает в город хлеб повезут, всего штук десять. Так твари не успокоятся, пока не сожгут все — сами не едят, брезгуют.

Но мы тут тоже в ус не дуем. Они людей не трогают, а мы по этим тропкам еду защищаем. Пробуем прорваться.

И прорвемся, Настёна, обязательно прорвемся.

Не болей и Нине с Райкой не давай.

Федор Китаев.»

[ Письмо передано дословно]

Ребёнку особо не понять, зачем какие-то тропинки из города. И зачем собакам жечь хлеб. Поэтому понятно было только о морозе и белках. Я белок живых тогда не видела никогда. И почему-то дедушке завидовала — у него белки все время рядом прыгали. Да и письмо, особо, меня ничем не расстроило — не то, что письма из музея: умер, сгорели, отбили…

Да и правда, чего мне расстраиваться — мне же прадедушка из далеких сороковых письма пишет…