Цветы Евдокии

Остроухова Любовь

КОУ ВО «Бобровская школа-интернат для детей сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, с ограниченными возможностями здоровья

Во время налетов останавливается время… Бомбы летят, оставляя после себя коричневый след из пыли. Даже кровь становиться коричневой,  когда летят бомбы. Возьмите все цвета цветового спектра и скиньте на них артиллерийский снаряд, смешавшись, цвета станут коричневым. Коричневый — самый грязный цвет. Коричневый – цвет войны… Ей было всего одиннадцать, когда она осталась совсем одна… Что она чувствовала?  Предположу, что это был страх. Страх ребенка, которому требуется срочно повзрослеть… Являясь самой младшей в семье, она уже успела потерять брата и сестру. Сестра разбила голову, упав с качелей. Брата ударила ножом в сердце его ревнивая невеста.  Ее отец ушел из жизни в двадцать седьмом. Он участвовал в Русско-японской войне, а после, его, имеющего боевой опыт, призвали на Первую мировую. Вернулся он изувеченный в самый разгар революции. Его сильный характер выдержал еще десять лет полуголодной жизни. Он скончался, успев год полюбоваться младшей дочерью. Мать забрали в тридцать восьмом… Когда за ней пришли, она воспитывала двоих девочек. Ее просили всего лишь признать, что Бога нет, отречься от Бога. В ответ она повернулась к иконам, и перекрестившись сказала: «Бог есть, и Он моих детей не оставит». Видимо так и случилось. Ее старшая сестра убежала, кажется в Казахстан, спасаясь от голода… Так  Евдокия  осталась совсем одна. Но она никого не осуждала… Она никогда никого не осуждала… Действительно в ее жизнь периодически вмешивалось проведение. От голодной смерти ее спасли добрые люди. Она всегда отзывалась о людях с добротой ,  как о родных. Беседуя с ней, можно было почувствовать, как она гладит тебя глазами и успокаивает голосом. Обычно люди с такой судьбой становятся злыми – начинают ненавидеть все вокруг. Им кажется, что все вокруг виноваты в их бедах. Но вот парадокс, тем, кто ее знал — трудно представить даже ее  недовольство. Когда на порог дома ворвалась Война, она была 16-летней девчонкой – уже совсем взрослой девчонкой!  Рассказывала мне Евдокия о том, как попала  под налет мистер-шмитов. Как они с другими детьми копали окопы. Как спасались от голода, выкапывая из-подо льда корни камыша, и как с жадностью ели, ломая об него зубы. Как работала в колхозе, и в военной части на хлебопекарне… Ее историями можно исписать груду бумаги, но из головы не выходит одна. Вы можете представить себе бомбежку? Падающая тонна взрывной смеси сжигает все, что может гореть, а смертельные осколки снарядов изрешечивают вертикальные поверхности на километры вокруг, взрывная волна сбивает с ног, выбивает стекла и рвет ушные перепонки. Если ты успел укрыться – это чудо! Нет? Ты превращаешься в разбросанные во все стороны куски плоти.  Интересно, что чувствует человек за штурвалом смертельной машины? Наверное, свое превосходство над самой Жизнью. Наверное, что он творит первородный хаос, выжигая раскритикованную его вождем действительность. Другой цвет Войны – красный. Красный появляется до коричневого, когда земля еще не успевает впитать кровь. Этот цвет – цвет сиюминутного подвига. Он быстро исчезает на земле, смешиваясь в коричневом. Почва после красного прорастает цветами… Красный — цвет искалеченной плоти, но бессмертной души. Евдокия говорила: «Детки мои, не дай вам Бог увидеть Войну!» Я была совсем маленькой и слушала уже в сотый раз истории бабушки Дуси, лежа на вертикальной части собранного дивана (второй этаж, как мы дети его называли). С высоты своих лет, я задумалась, о том, что услышала от нее историю, почти не героическою, но как мне кажется главную… Вы можете представить себе голод и разруху… Где-то из-за реки стреляет артиллерия врага. Защитники уже в окопах, осваивают оружие вместо плуга. Жены Войны пытаются спрятать своих чад. Череда гибелей воняет извивающейся змеей смрада. Улицы изувечены 40-миллиметровыми болванками. В этой чернокнижной феерии страха бродят они – дети, чью жизнь перевернула война. Что же делать одиноким маленьким сиротам? Они скитаются голодные, напуганные по развалинам города, в котором только что играли. Смотрят на свои взорванные дома и собираются в группы… Потому что так легче. Легче когда, ты не одинок…. Комиссары обычно забирали такие группы копать окопы. Некоторые молодые мальчишки со звериным блеском в глазах просились на фронт. Действительно, кому кроме них? Представьте,  ты  маленький человек, что ты можешь сделать, когда кругом убивают твоих родных. Дать отпор – это, наверное, первое, что приходит в голову, тем более там… У нас, в глубинке, где целые села — родня. Не кровная, родня по духу – русскому духу… Но совсем юные сильно травмированные дети конечно боялись… Боялись, как слепые котята, тонущие в колодце. Действительно, какая им война? Они скитались по редко уцелевшим домам в поисках пищи и остатков любви у измученных взрослых. В компании таких же сироток была и Евдокия… Упокой душу этой женщины, — говорила она  всегда, начиная эту историю… К сожалению, не знаю, как звали эту женщину. Ее муж, которому оторвало ногу, был видным работником тыла и обеспечивал провизией передовую. Большая для военного времени семья жила впроголодь. Пока супруг до поздней ночи работал, она смотрела за детьми. Однажды в ее калитку постучались. Это были голодные, укутанные непонятно во что маленькие сиротки. — Ой вы мои бедненькие, — запричитала она. — Заходите скорее… Когда они зашли в дом, не увидели ничего кроме стола и деревянных палатий. На них уставилась такая же группа худых и измученных братьев и сестер. Голодные глаза гостей начали шнырять по углам. По-видимому, в доме еды не было. — Теть, теть, дай чего-нибудь поесть,- заплакал один из сироток. — Миленькие мои, да мне и своих детей нечем кормить. Если муж вас увидит, он меня убьет… — Погрейтесь немного, сейчас, сейчас… Она, кряхтя от слез, достала из печи, чугунок. В нем было 5 картофелин, и отдала его сиротам. Они разделили еду по-братски – каждому досталась по половине. — Мама мы тоже хотим есть, – загалдели ее голодные дети. — Родные мои, у вас и я есть, и папа. Мы не пропадем, не пропадем, не пропадем, — причитала она… Когда красный смешивается с коричневым,  он перестает существовать. Коричневый тоже исчезает, когда залить его красным. Красный и коричневый – это не важно. Важны цветы, которые прорастают феерией луговых красок… Белые, синие, красные, желтые, голубые, красные, зеленые. Важна плодородная почва. Посевом для нее служит добро, которое прорастает благоухающими луговыми цветами. У Евдокии почти не было кровных родственников, но были родные люди. Например, моя мама – ее единственная дочь, дочь-крестная, когда Евдокия состарилась, она ухаживала за ней вплоть до самой смерти. Бабушка Дуся  любила нас всех. И я видела счастье в ее глазах. Такое счастье, наверное, появляется только тогда, когда сеешь в душу добро…