В Память о войне…

Чаркин Павел Вячеславович

ВИ ГПС МЧС РОССИИ

руководитель – Косаренко Сергей Викторович, преподаватель проф. этики

 

В Память о войне…

  Рассказ о военной оккупации села Хмелевой лес (в трех километрах от села Ивановки Воронежской области) в первый год Великой Отечественной войны. Речь пойдет о тогда еще маленькой девочке и её семье. Рассказ записан в апреле 2014 г. со слов Марии Павловны Новиковой (тогда – Черенковой), 1935-го года рождения. Оккупация нашего села Хмелевой лес, в котором остались одни женщины, дети и старики, наступила спустя несколько дней после начала войны, 25 июня 1941года. На тот момент мне шел восьмой год. Этот день остался в моей памяти таким: по улице гуляю, смотрим, по нашим огородам едут танки, машины, маскированные ветками от деревьев да кустов. Старые выходили ругаться: ”Это что же такое все портят” — , а мужчины говорят: “Это пришли к нам враги – не шумите, не кричите”. Заехав в центр села, остановили машины и пошли по курятникам лазить за едой! Один из немцев, разговаривавший по-русски, приказал собраться для выбора старосты, который будет отвечать за всех, если кто куда уйдёт. Все разошлись. Вскоре рано утром немцы всех собрали и выгнали на окраину села, где к нам пригнали другие села (Малышево, Гремяченское), и нас всех погнали. Куда?! Неизвестно. Ночью привал (немцы – на лошадях – следили за толпой), с рассветом мы продолжаем путь дальше. В июле нас пригнали в село Синие Липяги. Спустя две недели, нас пригнали в село Семидесятое, тут уже начали нас распределять по домам. Кушать у нас было нечего, вещи, которые мама с собой взяла, – пару юбок да кофт меняла у хозяйки на еду. Тогда-то мне мама и говорит: “Мань, ну иди, побирайся, ну попроси кусочек хлебушка, ничего тут страшного нет”. Я была еще маленькая, не смелая и говорю: “Мам я боюсь”. Она мне отвечает: “Ну чего ты боишься, ты же не крадешь без спросу”. Так я уходила попрошайничать: заходила в сарай и сидела в нем (уже холода начались), потом прихожу домой и говорю: “Мам, ничего мне не дали“. “Глянь на меня… Ходила? Просила у кого хлеб?”. Я в лице изменяюсь, она и говорит: “Мань, ты не ходила!.. Не ходи тогда”. Позже мы с братом все равно ходили попрошайничать. Удивительно: как богатый дом, так они нам ничего не дают, а как бедный, так дадут чуть-чуть чего-нибудь. Так, в одном доме бедном бабушка старая, душечка, жила, так она и говорит: “У меня вот были только, я их угостила; сколько вас, какая семья?» — , а я говорю, что «нас трое, брат вот, мама и я», она мне дает кусочек хлебушка, три картошки и на ладонь щепотку соли. У нас из односельчан был парень, который знал немецкий язык, и мама уговорила его договориться с немцами, чтобы они нам пропуск выписали на проход. В итоге мы получили пропуск и беспрепятственно проходили посты немцев. Шли мы весь день, всю ночь, и уже к вечеру другого дня мы пришли в Ивановку. Было уже начало зимы. В доме моей бабушки ночевали немцы, и мы – четыре семьи – ютились в одной комнате, кто как спал, кто на койке, кто под койкой. Были случаи, когда, идя ночью в туалет, по неосторожности мы наступали на холодные, озябшие ноги немцев, а они за это нас жилеткой с пуговицами как ударят, то лоб рассекут, то бровь, кровь так и хлыстала. Время от времени всех женщин выгоняли копать окопы из снега (немцы размещали там ящики со снарядами). Жизнь трудная продолжается, как за стол сядешь, так брань и ругань: у нас ничего нет покушать. Из-за войны поля были не убраны, и мы с мамой ходили собирать зерно, набрав пшеницы, шли на гору, на местную мельницу-ветрянку молоть пшено в муку. Дома начали печь хлеб, стало немного легче. Зима продолжалась. В селе была горка, все дети катались на санках (чьи семьи не эвакуировались), а мы катались на крышке футляра от снарядов, так как у нас ничего не было. Рядом с горкой был дом, в котором жили немцы, они стояли у дома, один с котелком был, другой с фотоаппаратом. Поднимаясь на гору в очередной раз, меня подозвал немец, и говорит по-своему: «Остановись!» — , и показывает, чтобы я рот раскрыла, а он мне в него льет кипящую вермишель. Я не проглотила весь этот кипяток, но рот весь сожгла, а немцы стоят, фотографируют, когда он лил мне вермишель. Целый год я не могла кушать, одной водой питалась. Когда я пришла к немецкому врачу, он был сильно удивлён и спросил: “Что же за зверь это с тобой сделал?”… В очередной раз всех женщин выгнали копать окопы, в нашем доме остались одни дети. К нам в дом зашел немец, осмотрелся и начал таскать солому со двора, чтобы поджечь дом с нами. В это время, по счастью, зашел к нам в дом проведать моего брата немецкий офицер, потому что, как он говорил, у него “дома такой же сынишка растет”. Говорил также: “Молитесь за меня, чтоб я жив был, и я буду за вами приглядывать” — и приносил одному брату гостинцы (печенья, конфеты и прочие сладости). Офицер схватил немца-солдата, вышвырнул его на улицу и избил, после чего заставил вынести всю солому, вымыть пол, а после этот немец просил прощение пред нами на коленях. Спустя время немцы неожиданно покинули наше село, никому ничего не сказав. Через три дня пришли НАШИ РУССКИЕ, и начали обходить дома, сараи в поисках немцев. Мы же ушли к себе в село Хмелевой лес. Пришла весна, начали потихоньку отстраивать дом, разбитый за время оккупации, мы с братом пошли в школу, за три километра в село Ивановка. На этом война не закончилась для страны, но для маленькой девочки этот промежуток времени стал переломным в её жизни. Несмотря на свой юный возраст, каждый из этих дней запечатлелся в её памяти, как никакие другие события ее долгой и нелегкой мирной жизни…